Ушам поверить не могу! Получается, я смогу когда захочу сюда приходить? Вообще в любую ночь?
– На, бери. – Она достаёт из кармана платья ключи, эта связка поменьше Николаевой раза в два. Женщина доверительно кладёт её мне в руки, накрывая своими ладонями, и грозно велит: – Только спрячь хорошо. Если об этом узнают, нам вдвоём плохо будет.
Неужели… неужели мне кто-то так верит? Это же страшная ответственность! Столько шансов и перспектив мне не было доступно никогда. И они в моих руках. Столько свободы, что голова разрывается от возможностей.
– А вы правда… – Я запинаюсь, потому что не могу даже оформить мысли в слова. – Зачем вы мне их отдаёте? Почему?
– Так не дай бог Николай ещё поймает за воровством! А я детишек знаю, от любопытства их не убережёшь. Сами всё узнают да успокоятся, – махнула она. – Воспользуйся ими с умом… – И опять она говорит как-то странно.
– Спасибо большое! – просто не верю я своему счастью. – А вы что? Даже следить за мной не будете?
– У меня так много дел, ещё и следить! – Мария смешно закатывает глаза, но тут же опять серьёзно на меня смотрит. – Могу только предостеречь, не более того. Слушай… Если ночью как-то окажешься в коридоре и вдруг услышишь голос, который будет просить тебя открыть дверь, – не отвечай ему. Не открывай.
Вернувшись наверх, я решаю, что спрятать ключи можно только в ящике с кубиками. Это единственное место в крыле, которое Николая совершенно не интересует. Наверное, его бы воля – он бы эти кубики сжёг, чтобы мне нечего было разбрасывать. Да и на руку играет то, что за чистотой моей палаты старик теперь практически не следит, лишь проводит ревизии после моей уборки.
Кстати, после операции Николаю с каждым днём становится всё лучше, и он уже ходит не с костылями, а с тростью, и настроение и у него постепенно улучшается. А значит, у него вот-вот снова появятся силы бузить и ворчать на меня. Но мне даже это в радость: значит, болезнь отступила.
– Послушай, я тут собирался съездить на пляж. Не хочешь со мной? – невероятно будничным тоном предлагает доктор, стягивая окровавленные перчатки.
Вот так просто, будто это просьба протереть стол после некропсии[7], а не
– Пляж?! Какой пляж? – мелькают в голове фотокарточки и иллюстрации из книг, где до самого горизонта простирается синяя степь волн, такая же бескрайняя, как и небо над ней, прыгают по хребтам катера и густым басом зовут гудки пароходов.
– Минутах в сорока отсюда есть побережье, – поясняет доктор. – Там обычно мало людей, за что я и люблю там бывать. Мне кажется, тебе понравится.
– Да! Да, конечно! Я очень хочу с вами! – Я прыгаю от восторга. – А мы что, поедем туда? Прям поедем? На лошади? На автомобиле? На поезде? – перечисляю я известные мне средства передвижения.
– На автомобиле, да, – кивает доктор, стягивая тряпичную маску.
– А Николай с нами поедет? – Я всё прыгаю вокруг него, будто маленький спутник по орбите.
– Нет, ему нужно до конца выздороветь. – Доктор споласкивает руки, вытирает о хрустящее вафельное полотенце и выходит из препарационной. – Иди к Николаю, оденься. Встретимся внизу.
Снаружи я вижу доктора уже в красивом белом костюме, которого он прежде при мне не носил. Это выглядит удивительно нарядно, и я теперь хочу себе такой же. Если всё же что-то пойдёт не так, как планирует доктор, и я вырасту, то мне бы очень хотелось вырасти, как он. Но вместо торжественной прогулочной одежды на мне синий комбинезон и заскорузлые резиновые сапоги, от которых меня кренит в стороны, как косолапого медведя.
– Сегодня отличный день для прогулки, – говорит доктор, глядя в небо: ветер торопливо гонит с запада темнеющие облака, взволнованно шепчутся листья. – Видишь? Где-то часа через два грянет гроза. Значит, на пляже наверняка не будет ни души. Всё побережье будет в нашем распоряжении. – Он идёт чуть впереди меня, и я по траектории понимаю, что сейчас мы зайдём за угол и я увижу фасад дома!
– А почему это хорошо, что других людей там не будет? – Мы на пару с едва ковыляющим Николаем стараемся не отставать. Соломенная шляпа на верёвочке то и дело спадает с затылка на спину.