Я тут же спрыгиваю с подоконника и бегу к нему.
– Знакомься. – Он толкает створку, и за ней я вижу Марию.
Наши взгляды пересекаются, и я замечаю в её лице какое-то недоумение. И даже немножко страх. Я быстро опускаю глаза, боясь чем-то выдать, что вижу её не в первый раз.
– Это Мария, – представляет её доктор. – Теперь она будет убираться здесь вместо Николая.
– Х-хорошо! – даже чересчур поспешно киваю я. – Приятно познакомиться! – Я пожимаю её тёплую руку с грубой и сухой от стирок кожей, чувствую, как приливает жар к ушам и шее.
– И мне, – растерянно улыбается Мария.
– Ну что ж, раз теперь все представились, не будем терять время. Нас ждут дела. – Доктор жестом подзывает меня, а я всё оглядываюсь на Марию по пути до класса.
– Это ведь она тогда пробегала по двору? – Доктор улыбается, разворачивая на доске огромный плакат с подробным строением лёгких.
– Угу, – смущённо киваю я и замечаю, как он тайком старается унять дрожь в руках: держит их чаще в карманах. Двенадцать часов работы лопатой не прошли бесследно. И потому сегодня мы не занимаемся практикой, я просто пишу конспект по основам торакальной хирургии[14].
В следующие дни Мария приходит в крыло как раз во время занятий, и мы почти не пересекаемся, даже парой слов не успеваем переброситься. Может, это и к лучшему: так у доктора меньше шансов меня в чём-либо заподозрить.
Отсутствие Николая неважно сказывается и на мне, и на доме. Особняк вдруг стал ощущаться чужим, будто мы нечаянно переехали в его точную копию, просто не знаем об этом. Что-то незримо поменялось: тянешь руку куда-то, где, помнится, был проход, а там глухая стена – вот на что это похоже. И больше не кажется, что так уж много мы проводим времени с доктором, хотя на самом деле часы уроков ни капельки не изменились. Просто время ожидания между ними растянулось тишиной.
Теперь у меня в руках безобразно много свободы, так много, что она песком сыплется сквозь пальцы, а я не имею представления, как её применить. Никто не велит мне садиться за уроки, если я бездельничаю, не сгоняет с подоконников, не жалуется на бег по коридору или ободранный виноград; более того – дверь на лестницу тоже никто не запирает! И в любой момент я могу пойти на второй этаж и хоть до посинения сидеть в библиотеке, если мне того захочется. С меня спало тяжёлое одеяло надзора, и я слепым котёнком тыкаюсь в воздух. Я ещё какое-то время по инерции стараюсь аккуратно заправлять постель и не лезть на кровать с ногами, но постепенно, шажок за шажком, преступаю привычные правила и проверяю границы. И… и ничего не происходит. Никто не реагирует на раскиданные свитера, прыжки по лестнице и моё катание на перилах. Николай говорил обычно, что просто «воспитывает из меня человека», что бы это ни значило. Теперь я могу беситься сколько вздумается, да хоть по кроватям прыгать и кидаться кубиками в стены, а мне никто и слова поперёк не скажет. Но это неправильная свобода. Потому что радости она не приносит.
Николаева связка ключей поселилась в халате доктора, который этому не особо рад: жалуется, что она мешается, оттягивает карманы и жутко звенит при каждом шаге. Ещё, похоже, ему не нравится запах окисленного металла: часто он подбирает эту связку, защипывая носовым платком, а в итоге и вовсе выкладывает, забывает совсем не в пример прошлому владельцу – то на тумбе, то в глубоких складках кресла, то в ящике учительского стола. И непохоже, чтобы его сильно тяготила или волновала эта забывчивость. Бывает, он рассеянно пройдётся по крылу, заглядывая во все двери, спросит меня или Марию, если она ещё не закончила уборку. Для меня же стало своего рода досугом следить за местоположением его ключей, потому что доктор непременно меня хвалит за помощь в поисках, отмечая мою ответственность и внимание.
Чугунным снежным покрывалом спускается зима.
Я жду доктора в классной комнате, но что-то сегодня он задерживается. Сверяюсь с часами на стене – вовсе мне не кажется, он действительно опаздывает. Я выглядываю в коридор, и вдруг меня за руку ловит Мария.
– Ты почему ещё здесь? – болезненно шепчет она, на её лбу собираются печальные морщинки, будто на тонкой ткани, и я понимаю, что мы впервые остались вдвоём в крыле.
– Здесь? – недоумённо переспрашиваю я, потом спохватываюсь: – А! У нас сегодня урок в препарационной? – Я взволнованно подскакиваю к дверям, но она меня останавливает.
– Да нет же! – Мария оглядывается, будто боясь, что нас кто-то увидит, склоняется ко мне и вцепляется в плечи. – Я же дала тебе связку! – Её глаза огромные – с целые окна – и испуганные. – Тебе давным-давно надо было искать ключ от ворот и бежать из этого дома! – шёпот больше похож на отчаянный крик.
– Бежать? Зачем? – Теперь, видя её ужас, пугаюсь и я.
– Ох… – Она поджимает губы и отводит взгляд. – Никогда его опыты не кончаются ничем хорошим. Но… Боже правый, тебе надо убираться отсюда! Иначе и т…