Счастливого дня пробуждения

Он недолго молчит, утопая в своих воспоминаниях, как в шумном водовороте. Затем переводит на меня удивительно ясный взгляд и вдруг хватает мою руку обеими ладонями так резко, что я отшатываюсь от испуга. В голосе дребезжит волнение: – Ты держишься лучше всех. У тебя есть все шансы. Что бы ни случилось, не перечь ему! Делай всё, что он попросит, слышишь? Слышишь? – повторяет он до тех пор, пока я испуганно не киваю ему в ответ.

* * *

Я просыпаюсь среди ночи от какого-то странного звука. Открыв глаза, гляжу на белый потолок в трещинах штукатурки, не сразу осознавая, что же это за шум. Раскатистые голоса. Откуда-то из коридора. Мне не очень хочется вставать, но любопытство сильнее: я явно могу разобрать приглушённые слова доктора и неестественные, истеричные вскрики Николая, будто он на что-то злится.

Я потихоньку выбираюсь из нагретой постели и, вжавшись в пол, шаркаю к выходу. Осторожно приоткрываю створку. За дверями темно, и только два луча – от иллюминаторов операционной – словно горящие глаза прожекторов, падают отчётливыми кругами на блестящий кафель. Я прокрадываюсь на цыпочках ближе, прикладываю ухо к щели, задерживаю дыхание.

– …Не могу этого сделать! – цедит доктор раздражённо и грубо. Раньше он никогда таким тоном не говорил, мне даже страшно становится. – Это физически невозможно!

– Ты врёшь! Ты всё врёшь! – истошно кричит Николай, голос дрожит, будто старик вот-вот расплачется. – Как ты не понимаешь? Я умираю! Я прослужил тебе пятьдесят лет! Если я умру, кто останется с тобой? Кто тебя поддержит, как это делал я?

– Мне ничья поддержка не нужна, – холодно отвечает он. – И я уже сделал всё, что в моих силах.

– Ты мне обещал!

– Я никогда и никому ничего не обещаю! – отрезает доктор. – Я сказал, что может быть, я смогу. Но видишь, я даже сам себе не помог. Как ты думаешь, что я могу успеть за такой короткий срок?

– А чего ты ждал столько времени?! У тебя в запасе были годы! – Я слышу, что Николай начинает плакать. – Я ждал! Я не хочу умирать…

– Ну-ну, – пытается успокоить его доктор, но голос звучит отстранённо. – Я тебя предупреждал.

– Ты ведь уже узнал, как преодолеть смерть, не так ли?

– Я ещё ничего не знаю наверняка…

– Ложь! Ты давно этому научился! Почему ты мне ничего не рассказываешь?!

– Я не знаю, как это сделать с живыми людьми! – рычит он. – Думаешь, мне это нравится?

– Ты ведь мне врёшь, – бессильно захлёбывается старческий дрожащий голос. – Ты уже это делал с собой… Никто тебя не знает, как я. Почему ты не хочешь…

Я слышу грохот и пытаюсь хоть что-то разглядеть в едва просвечивающей щели не толще листа бумаги, лезвие света неприятно колет зрачок. Николай, кажется, ползёт по полу, цепляясь за колени доктора. Тот изумлённо отшатывается, налетает на комод спиной, роняя на пол листы и папки. Прикрывает глаза, делает долгий, глубокий вдох, будто пытаясь не терять самообладания.

– Пожалуйста! Пожалуйста! – умоляет Николай. – Прошу тебя, папа!

– Не зови меня так! – Доктор яростно вырывается, и старик падает на пол. – Хватит унижаться! – с ледяным гневом кричит он, и эхо разносит звон по крылу. – Найди в себе немного чести хотя бы умереть достойно!

В щель я вижу, как он решительно направляется к выходу, тут же испуганно отскакиваю и, поскальзываясь на кафеле, со всех ног бегу в палату. Сердце бешено колотится в груди, я ныряю под одеяло, накрываюсь с головой и стараюсь успокоить дыхание. Я слышу удаляющуюся звонкую дробь туфель доктора, скрип, затем с силой захлопывается дверь коридора – так, что стены дрожат.

В тишине остаются только тихие всхлипы Николая.