Счастливого дня пробуждения
– Её здесь больше нет. А мы делаем вид, что случился пожар от утечки, – тоном, каким сообщают, что вода мокрая, говорит он, вытягивая спичку. – И что тебя и всего того, – он неопределённо обводит руками пространство, – чем я здесь годами занимался, никогда не было.
Я оглядываю стены, лаковые дубовые панели и полосатые зелёные обои, фотографии, картины, фигурные плинтусы, пособия на полках. Вспоминаю свою палату и Николая. Каждый кирпичик этого дома дышит историей, нет, не просто историей, а всей моей жизнью. Здесь меня создали и обучали, это весь мой мир, дальше которого я знаю не так много. И как же библиотека и оборудование… А теперь всё это нужно уничтожить? Да на кой чёрт?!
– Но ведь… Здесь ведь столько книг. И материалов. И записей. И… И вам разве не жалко? – болезненно спрашиваю я. – Разве это так обязательно?
– Это всего лишь вещи. – Усмехаясь, он чиркает головкой спички о фосфорную ленту на боковинке коробка. С шипением зажигается гипнотический роковой огонёк. – Конечно, томографа мне и правда будет не хватать, но это необходимая жертва… Ну что? – Он передаёт спичку мне.
Я перехватываю тонкую деревянную палочку, глядя на крошечный и яркий язычок пламени, в котором уже вижу угольно-чёрный каркас пожарища.
– Поторопись. Если мы здесь задержимся чуть дольше, концентрация уже станет опасной и для нас, – подбадривает доктор, и это, наверное, самые странные слова, которыми можно подбодрить. – Где-то через полчасика бабахнет. Даже жаль, что мы этого не увидим. – Затем он, склонившись ко мне, тихо произносит: – Научись отпускать.
Я роняю спичку под ноги. Моментально занимается пламя на ковре. Рыжее, слепящее, кусачее, гадкое пламя. Доктор берёт меня за руку и тянет за собой, пока я, буксуя, смотрю на всё разгорающийся огонь. По пути до автомобиля я всё оглядываюсь на фасад. Сердце сжимается от осознания, что я вижу его в последний раз.
Мы садимся в машину, с тяжёлым ворчанием заводится двигатель. Не может быть.
– Это как-то связано со вчерашним? – догадываюсь я.
– Не волнуйся, это была не наша ошибка. – Он переключает передачу.
– Так тем более почему мы должны уезжать? – От несправедливости мне даже жарко становится.
– Мне в любом случае если не сегодня, так в ближайшую пару лет пришлось бы уехать, – отмахивается он. – Слишком надолго оседать в одном месте непозволительная роскошь, если живёшь столько, сколько я. Если захотим, вернёмся лет через тридцать.
– Тридцать лет – это же целая вечность! И возвращаться будет некуда! – возмущённо кричу я, но мои слова остаются без ответа.
Автомобиль неспешно отчаливает от террасы, я смотрю в зеркало заднего вида на постепенно удаляющийся силуэт особняка. Он становится всё меньше и меньше, и вот мы минуем ворота. Поворот – и всё. Одни только тёмно-бурые стволы деревьев.
– Вы это сами сделали? – спрашиваю я.
– Что именно? – Доктор выруливает на съезд, перегруженная машина неровно покачивается, тяжело гремят ящики в багажнике.
– Вы поняли. – Я мрачно смотрю на него исподлобья.
– Разумеется, не сам, – усмехается доктор. – Я, может, и не руководствуюсь традиционной моралью, но клятву Гиппократа давал.
– Да вы только на моей памяти пять из девяти принципов нарушили.
Доктор вдруг хохочет и так довольно глядит на меня, будто ему ужасно понравилась какая-то моя шутка, хотя юмором тут и не пахло.