Доктор улыбается, но ничего не отвечает.
– Вы будете его есть, да? – любопытствую я, снова тыкая в корочку пирога.
– Невежливо будет отказаться, – вздыхает доктор, выпрямляясь и разминая поясницу. – Я сейчас в город за покупками. Что-нибудь хочешь?
Я издаю лишь какое-то бессильное, неуверенное «мх-э», но потом с губ вдруг против воли срывается:
– Я хочу домой.
Доктор застывает в дверях.
– Хочешь домой? – изумлённо переспрашивает он.
– Да.
– Ты про особняк на побережье?
Я утвердительно мычу, чувствуя, как непрошеная влага сама собой копится в глазах.
– Мы его сожгли. Его больше нет, – глухо говорит доктор.
– Я знаю! И это всё из-за вас! – неожиданно зло выкрикиваю я и тут же испуганно утыкаюсь в колени, пряча лицо. Хочется сжаться в атом, в электрон, в кварк.
Ну ещё бы мне не знать, он сам дал мне спичку! Но… оттого, что мы последствий пожара не видели, сам особняк для меня всё ещё существует. Такой же реальный, в мельчайших деталях, во всём своём холодном великолепии. Больше чем просто дом. Я даже слов таких не знаю, чтобы передать, чем были для меня эти три этажа.
Лавка рядом прогибается от веса доктора. Спиной ощущаю, как тяжёлым одеялом опускается на меня его взгляд.
– Со временем ко всему привыкаешь. И к этому дому привыкнешь. Не сейчас, но скоро, – уверенно начинает он. – Мы только приехали и не успели ещё сделать этот чужой дом своим. Быть может, ты его полюбишь даже больше прежнего. Но, знаешь, – продолжает он медленнее, глуше, – как бы это ни звучало для тебя сейчас, ничто не вечно. А ты будешь жить долго… Тебе придётся расставаться со многим. И придётся примириться с мыслью, что мир вокруг постоянно будет меняться.
Жгучий перец подступает к носоглотке и жжёт глаза. Мне хочется поспорить, хочется возразить всему миру с этим его дурацким порядком!
– Я не хочу! Почему всё обязательно должно меняться?! – злобно всхлипываю я.
– Будет ещё много неожиданностей, – продолжает доктор, положив локти на колени и мрачно глядя в пол. – Приятных и не очень. И не ко всем мы будем готовы. Когда умерли мои родные, я тоже не был готов к этим переменам. Я тогда весь мир ненавидел. Совсем как ты сейчас. Но если бы не та ненависть, если бы я как следует не разозлился, меня бы здесь не было… И я не создал бы тебя. Хорошо это или плохо? – пожимает он плечами. – Спроси ты меня об этом в день Платошиной смерти, я бы сказал, что хуже перемен ничего нет. А сейчас я счастлив. Я сделал то, чего и вообразить не мог. На что, думал, никто не способен. Посмеялся в лицо природе: человек смертен – это факт? Уже нет. Перемены не хорошие и не плохие, они просто есть. И в твоих силах ими правильно воспользоваться. Быть может, если ты сейчас разозлишься, ты тоже придумаешь что-то невероятное.
Доктор мягко улыбается. И мне уже хочется злиться чуть меньше.
– А ещё знаешь, быть может, на самом деле не меняется ничего. Быть может, всё идёт по накатанной с начала времён. И ещё миллиарды лет назад в самих субатомных частицах были заложены мы с тобой, ведущие этот разговор.