Медленный фокстрот

22
18
20
22
24
26
28
30

Никогда бы не подумал, что Лайма такая трусиха. Битый час уговаривал ее отпустить бортик и попытаться проехать на коньках хотя бы чуть-чуть, но она мертвой хваткой за него держалась и начинала паниковать, стоило ей почувствовать хоть небольшое скольжение.

– Нет, Дань, я не могу. Я упаду на лед и что-нибудь себе сломаю! А у нас соревнования через месяц!

– Да никуда ты не упадешь. – Господи! Зачем я вообще вытащил ее на этот дурацкий каток? – Просто убери руку с бортика, оттолкнись и катись ко мне. Я тебя тут поймаю.

Лайма упрямо замотала головой. Она продолжала держаться за бортик, как за спасательный круг.

Ну как так – дожить до четырнадцати лет и не научиться кататься на коньках?!

Я поглубже вдохнул и выдохнул. Мы друзья, напомнил я себе. Мы друзья.

– Так, Лайм, посмотри на меня, – сказал я и раскрыл руки. – Посмотри на меня.

Лайма наконец оторвалась от созерцания льда у себя перед ногами и подняла глаза.

– Отлично, – кивнул я. – Теперь оторвись от бортика и попробуй просто немного постоять на коньках.

Лайма разжала пальцы, приподняла ладонь на пару сантиметров от бортика, но тут нога у нее заскользила, и она снова схватилась за свою спасительную стенку.

– Так ты не научишься, – выдохнул я.

– Ну и ладно! Зачем мне вообще нужны эти коньки?!

Она топнула ногой, забыв, что стоит на льду, и в этот раз даже бортик ей не помог. Неуправляемые в ярости ноги разъехались, и Лайма грохнулась на лед.

Я тут же подкатил к ней.

– Жива?

– Жива, – шмыгнув носом, ответила она.

– Так, стоп, – сказал я. – Давай только без слез.

– Никто и не плачет! – закричала она.

Началось.

Лайма не умеет проигрывать. И не терпит, когда у нее что-то не получается. И бояться не умеет – если она начинает бояться, то сразу грызет себя за то, что такая трусиха.