Медленный фокстрот

Я остановился, осторожно повернул ее к себе. На миг меня сбили ее глаза – когда я смотрел в них, весь остальной мир расплывался, казалось, больше ничего не осталось, да ничего и не нужно. Хотелось только целовать – целовать ее за все те годы, что я мог, но не делал. Обнять ее и не отпускать долго-долго. Надышаться ею.

Но вместо этого я только произнес, любуясь ее глазами:

– Неужели ты совсем не хочешь побывать у меня в гостях?

Начни говорить Лайме о том, как любишь и не представляешь без нее своей жизни, – обязательно получишь по носу. Тем более если еще вчера был помолвлен с другой.

И пока она не ответила, я поднял руку и коснулся пряди ее волос, раскинутых из-под шапки по груди, плечам и спине.

– Ты как белка, – сказал я, разглядывая в холодном свете фонарей эту прядку, но и без этого, и даже с закрытыми глазами я мог бы вспомнить и увидеть ее сладкий медовый оттенок. Лайма снова засмеялась, а я продолжил: – Как белка летом. Или как та, что забегалась и забыла поменять свой окрас на зимний. И теперь тебя слишком хорошо видно на снегу. Хищники могут этим воспользоваться.

– И где ты видел здесь хищников?

– Один очковый медведь еще обитает в местных широтах. Таскается по городу с шахматной доской под мышкой.

Лайма засмеялась громче, откинув назад голову и придерживая шапку, чтобы не слетела.

– После того, как ты перетравил всех тараканов в городе, – сказала она, – он вряд ли соберется охотится на белок.

– Разве? А по-моему, после того как я перетравил тараканов, он все-таки вытащил на свидание одного глупого бельчонка.

Лайма округлила глаза, перестала хохотать и хлопнула меня ладонью по груди.

– Как только у тебя хватило наглости лезть в мою жизнь и следить за мной?

– Да я просто оказался в том месте и в то время – и все.

– Ну конечно! Все за тебя судьба сделала.

– Да, так и было! Судьба – не иначе. Послала меня, чтобы я скорее отвадил тебя от этого твоего медведя.

Лайма опять засмеялась, а я вспомнил окно ресторана, выходящее на угол сквера, шахматиста, снимающего очки, Лайму, поцелуй – и все внутри меня вскипело, как в кастрюле на слишком сильном огне, и побежало через край. Отныне никто, кроме меня, не прикоснется к этим губам. А один очковый медведь еще получит по очкам.

– Ой.

Лайма вдруг сжала зубы и сморщила нос, потом попыталась улыбнуться и закусила губу.

– Опять нога отнимается, – догадался я.