Десять жизней Мариам

– Я стоял в воде по пояс, – и он дотронулся рукой до своей талии, его странный хриплый шепот, видимо результат лихорадки и севшего голоса, раздирал мне уши. – Но не боялся. Я был уверен, что мы дома и Чукву защитит нас. Но ошибся. Мы были в… этом месте. А белые пришли на берег, чтобы купить нас, а не помочь нам. И тогда вождь крикнул: «Пора! Мы отправимся домой по воде!»

Я затаила дыхание, когда он произнес эти слова. Я уже слышала их раньше от других, которые шепотом рассказывали эту историю за многие мили отсюда. Игбо, скованные вместе, распевая, вошли в воду и отправились на дно.

– Мои люди обратились к Чукву, чтобы тот защитил нас. – Калу закрыл глаза и опустился на спинку стула. Он был измотан. – Вода нас принесла, вода и унесет. Вода нас принесла, вода и унесет…

– И ты… зашел в воду… – Слова застыли у меня на губах.

Он кивнул. Воздух вокруг мерцал.

– Думал: вот сейчас засну, а проснусь вдали от этого места. Но я все еще здесь.

Калу открыл глаза, и даже в тусклом свете было видно, как он растерян и удручен. Мужчина хотел вернуться домой или умереть. Но домой не вернулся.

Я заставила его выпить отвар от боли и жара. Он заснул, сидя у стены, хотя я уговаривала его лечь на койку Седраха. Я накрыла его одеялом, загасила огонь и уселась в кресло. Успею проснуться до восхода солнца. Повитуха должна уметь спать в любом положении и месте: стоя, лежа на полу или сидя в кресле с жесткой спинкой. Я закрыла глаза и увидела во сне гусей и уток, перекликающихся друг с другом, жаб, квакающих в темноте, и людей игбо, с песнями идущих по мерцающим водам.

«Вода нас принесла, вода и унесет».

– Мама! Мама! – Голоса Илая и Седраха ударили в уши, словно крики ястреба. Я же не собиралась спать долго. Да вовсе не собиралась спать, так, вздремнуть, как кошка на солнце. Ошеломленная, я вскочила так резко, что комната закружилась. Сердце заколотилось в груди как бешеное.

Что же делать-то с этим игбо?

Сыновья не дали мне времени разобраться.

– Мама! Мы… – Илай, тараторя, врезался в меня и обвил тощими руками за талию. – Папа говорит…

– А Седрах влю…

– Ничего подобного, не ври! – Это уже Седрах, который тоже обхватил меня, уткнувшись головой в грудь. А мальчик-то здорово подрос.

– Мариам, я скучал по тебе, – пробился сквозь их смех голос Джеймса. – И наши очень непослушные сыновья тоже.

Я была в панике. В углу хижины лежит Калу, посторонний, незнакомый мужчина, сыновья сейчас забегут туда и что подумают? Хуже того, что скажут? Да и Джеймс…

Прежде чем я успела объяснить, что там за мужчина спит в углу, в куче тряпок, Джеймс подхватил меня на руки и поцеловал в лоб.

– Моя прекрасная жена, мы вернулись, а ты спишь себе, словно какая-нибудь мистрис Нэш! – дразнил он меня, вертя головой и оглядывая комнату. – Огонь не горит, вода не набрана… чем ты тут, интересно, занималась?

Слова и дыхание застряли у меня в горле. Как объяснить… Я повернулась к очагу у задней стены и резко выдохнула. Там никого не было. Я перевела взгляд в противоположный угол. Пусто. Ни человека, ни тряпок, ни… Одеяло, которым я накрыла Калу, аккуратно сложено на стуле. Чашка, из которой он пил, стояла на столе, совершенно сухая, рядом с куском хлеба, который он держал в руках и так не съел.