Десять жизней Мариам

И она поверх головы Джемми устремила на меня многозначительный взгляд. Парень ничего не заметил, уткнувшись лицом в миску с фасолью и мясом. Похоже, желудок у него был бездонным.

– Он справедливый, и с цветными, и с белыми. Надсмотрщика здесь нет. Другим белым это не нравится, они говорят, что Маккалох своих слишком распустил, но, – и Долли улыбнулась, – сказать ему это в лицо у них духу не хватит. Имей в виду, – она подняла палец, – Маккалох с пол-оборота заводится, кто его обидит, хоть белый, хоть цветной. Этот человек как бешеный бык попрет, ежли ему кто поперек встанет. Но, скажу тебе, в доме Маккалоха ни одного негра никогда не избивали и вниз по реке не продавали, хоть его и просили. И я здесь уже десять лет.

Долли объясняет, что шотландец, конечно, тоже сдает своих чернокожих в аренду, но позволяет им оставлять себе часть заработанных денег. Вот это была новость. Нэш-то отбирал каждый пенни, который я зарабатывала, принимая роды и ухаживая за разными больными. Мне перепадало только то, что давали потихоньку, например, благодарный муж или хозяин. Тут я стала задумываться, а не собрать ли кругленькую сумму, не купить ли себе бумагу о свободе и не уехать ли из Америки.

– Маккалох сказал, ты повитуха, это хорошо. Здесь много рожают, и цветные, и белые, – сказала Долли, вытирая руки о фартук и садясь за стол рядом с Джемми. – Мой муж Геркулес говорит, что не отказался бы завести еще одного малыша. А я ему советую лучше пахать картофельную грядку, чем меня: толку будет больше! – Ее глаза рассмотрели каждую черточку моего лица. – Похоже, мы с тобой примерно с одного года, так что ты тоже вряд ли кого родишь. – Она пожала плечами и слегка улыбнулась.

Как ни грустно было это слышать, я знала, что она права. Крови я еще носила, но не так регулярно, как обычно. Мария Катрин говорила, что так и будет, если я проживу достаточно долго. Но потом она еще сказала мне, что у меня будет четыре сына и две дочери. Учитывая Илая, Седраха и самую первую девочку, которая умерла сразу после рождения, детей всего трое. Мари ошиблась.

Здесь детей было не видать, во всяком случае никого моложе Джемми, и я подумала, а есть ли дети у Долли. Но спрашивать не захотела. Как и для меня, и для большинства знакомых мне чернокожих женщин, дети были и благословением, и проклятием. Если они рождались, ты до смерти беспокоилась о том, сможешь ли их вырастить и сохранить. А если ты их теряла… от болезни или… это был еще один бездонный колодец печали и тревог. Но Долли почувствовала мой вопрос.

– У меня было шестеро. Двое умерли в младенчестве, сыновей, Энтони и Франциско, наняли – не Маккалох, а другой хозяин, – они заработали денег и купили себе вольную, – ее голос был полон гордости. – Нынче в Вашингтоне живут. Кузнецы. Есть свой магазин. Дочка Долорес живет на плантации Бернса к северу от хребта. Она повариха и экономка. Бернс обещает дать ей документы, и я молюсь, чтобы не обманул. Еще Хуана, эту я не смогла удержать… – Долли закусила губу. – Мой предыдущий хозяин, до Маккалоха, продал ее на рынок проституток в Лексингтоне. Так и не знаю, куда увезли мою девочку. Но храню ее, – и она положила ладонь на пышную грудь, где на ситцевой ткани платья плашмя лежал золотой крест на цепочке. – Здесь.

А я думала о Джеймсе, Илае и Седрахе, проданных одним лишь богам известно куда, а боги нам не докладывают. И тоже приложила ладонь к сердцу.

3

Нед

Кажется, не так давно я была молода. А теперь почти старуха. Слишком стара, чтобы на меня с интересом глянул мужчина. Слишком стара, чтобы родить. Просто. Слишком. Стара. Как быстро летят годы!

Я прожила в этой Средней Вирджинии лет пять и за это время, наверное, сказала шотландцу примерно столько же слов. Он и в самом деле был человеком молчаливым, но не жестоким, как и говорила Долли. Проблем с ним у меня не было никаких. Но работать пришлось от восхода до заката. Принимать младенцев, присматривать за больными, делать посадки, собирать урожай, помогать Долли по хозяйству. И еще у меня скопилась изрядная сумма денег, чего никогда раньше не было. Нэш, отдавая работников в наем, отбирал все заработанное, а шотландец – лишь малую часть того, что мне платят. Остальное я откладываю. Пока 1500 долларов, которые он за меня когда-то отдал, я не собрала, но денег у меня больше, чем когда-либо прежде. Я могу выкупить свою свободу. Здесь многие так делают.

Но, размышляя об этом перед самым рассветом или поздно ночью у погасшего очага, я начинаю сомневаться, а так ли уж это важно вообще? Свободна. Не свободна. За хребтом к северу отсюда, в местах у озера Саратога, наверняка есть освободившиеся чернокожие. Или где-нибудь еще. В том же Огайо, что к западу, в Пенсильвании, что к северу. Вот только свободная или несвободная, а это все равно буду я. Сама по себе. И что хорошего быть свободной, но совершенно одинокой?

Я скучаю по своей семье, по тем благословенным временам, когда мы были вместе. Они миновали так давно, что некоторые моменты я забыла. Но только не сладкую тяжесть моих новорожденных мальчиков, нежное прикосновение губ Джеймса к моей шее. Этого я не забуду никогда. Моя молодость, мои дети, моя семья – в прошлом, в далеком прошлом.

Но появился Нед, и все изменилось.

Впервые я увидела его, когда находилась там, где не следовало – ни в тот момент, ни в любой другой. Закончила то, чего от меня совсем не ждали. Если бы меня поймали, неважно, с пропуском от шотландца или без, тем более что был он коротким, как сон раба («Разрешаю Мариам Грейс пойти и вернуться. Маккалох»), могли бы выпороть или чего похуже. Нэш продал меня, потому что ему потребовались деньги, а люди, по его словам, считали меня ведьмой и больной на всю голову. Третью причину он не назвал, потому как только подозревал, что я помогаю беглым. А доказать не мог. А я помогала. И вообще, именно такой и была. И остаюсь, благодаря Долли Рейес.

Я довольно долго прожила в доме Маккалоха, прежде чем Долли убедилась, что мне можно доверять. Меня вызвали принять роды на отдаленной ферме, и я, направляясь к дороге, прошла мимо аккуратно побеленного дома Маккалоха. Было еще светло, так что, если уговорить кучера мистера Джозефа, он привезет меня в фургоне обратно еще до наступления темноты.

– Мариам!

Я обернулась: в дверях кухни Долли махала мне рукой.

– Погодь минутку, ладно? Ева просила меня послать ее хозяйке немного моего меда, а тебе ведь ничего не стоит прихватить с собой посылочку.