– Ту-ы-ы! – На этот раз шотландец обращался ко мне.
– Да… – Я тоже чуть не произнесла «мастер». Но вовремя стиснула губы. Привычка. Почти каждый белый мужчина на моем пути требовал, чтобы его называли именно так. Но произнести имя Маккалоха мне удалось далеко не сразу, понадобилась не одна попытка. Я не могла заставить свой рот издавать такие звуки.
Шотландец пристально посмотрел на меня.
– Тащи свою сумку и сготовь парнюге како-нито зелье, чи порошок, да чё хошь, лишь бы он перестал так дохать! Господь всемогущий, да он мне так всех коняшек перепугает!
Я закусила губу, чтобы не улыбнуться, и кивнула. Придется привыкать к этому грубому человеку и его грубым словам. Он показался мне забавным, и сдержалась я с трудом. Розоволицые ведь не любят казаться смешными.
Я стала странницей в десять лет, пересекла темные воды Атлантики, провела ладонью по гладким голубым водам западной части Карибского моря, пробиралась через болота Джорджии и Каролины, а теперь вот снова тряслась в кузове фургона, который катил по дороге, плавно поднимаясь по темно-зеленым, почти черным холмам к скалистым вершинам – их называли горами – Аппалачей. Помню, как впервые ехала на запад, навстречу заходящему солнцу. Все дальше и дальше от темных вод и высоких кораблей с белыми парусами. Дальше от любой лодки, которая могла бы меня отвезти… Я выбросила эту мысль из головы, подавила ее и сморгнула слезы. Единственное, что я могла сейчас сделать, это вдох, затем еще один и еще один. На самом деле я бы не рискнула вновь пересекать темные воды. И понимала, что это правда.
Чем дальше мы удаляемся от берега, тем прохладнее становится, особенно после захода солнца. В Вирджинии никогда не бывало как в этих краях, шотландец даже дал мне плед, я закуталась в него, но все равно дрожу. Мои кости не созданы для такой погоды. Когда мы останавливаемся, я рассматриваю деревья и изучаю траву и кустарники. Встречаются растения, которые я собирала в Вирджинии и на Рифе, только более жесткие на вид, а кое-какие даже напоминают мне те, из которых мать готовила отвары в прежние времена. Шотландец разрешил мне собирать травы, и я так и делаю. Обрываю листья, растираю в пальцах и вдыхаю аромат, вспоминая уроки Мари Катрин.
«Всегда выясняй, где находишься, принюхивайся, прочувствуй почву, присматривайся к размерам и окрасу животных. Помни, что в большинстве мест всегда найдется родич знакомого тебе растения.
Я смотрю на серые скалы, которые напоминают мне Голубые горы на Ямайке: интересно, прячутся ли беглецы и на этих высотах, особенно на тех, чьи вершины окутаны туманами. Шотландец говорит, что к югу и востоку отсюда их называют Большие дымные горы, или попросту Дымки. Речь у него резкая и отрывистая, и он произносит за раз всего несколько слов, словно боится, что они у него кончатся. И всегда пристально смотрит на меня, будто изучает. Но совсем не так, как разглядывал меня старик Маккей или Дарфи, впрочем, этот на всех женщин смотрел так, что хотелось вымыться и спрятаться. Шотландец же глядит на меня, будто я какое-то странное, невиданное существо, о котором у него еще нет никакого мнения. Но он ведь раньше видел и здешних негров, и африканских, так что во мне нет ничего нового. Пока.
Плантация Маккалоха оказалась совсем не тем, что я думала. Он и сам приказал называть это не плантацией, а фермой. Джемми, который хорошо понимает слова этого человека, говорит, что ему принадлежат сотни акров земли, поля, лесные угодья, два сарая, причем один только для лошадей, курятники и мельница. Его «главный» дом совсем не похож на те, что я знала в Вирджинии или мы видели, проезжая по Каролине. Никаких колонн и вычурных портиков. Вообще никаких изысков. Большое двухэтажное побеленное здание, но простое, аккуратное и скромное, как молитвенный дом квакеров. Позади кухни и коптильни в ряд выстроились несколько грубо отесанных побеленных хижин, и к одной из них шотландец меня ведет.
– Здеся жить бушь, – говорит он, открывая дверь. – Поставь вещи и дуй на кухню. Долли скажет, чё делать, даст все, чё нужно.
Джемми он забирает с собой.
Дверь за хозяином медленно закрылась и плотно прилегла к косяку. Не скрипнув, не лязгнув. Я отступила на несколько шагов назад и присмотрелась. Дневной свет из-под двери не проникает, значит, и холодом поддувать не будет. Я огляделась: все четыре стены сделаны из грубо отесанных, хорошо подогнанных бревен, а три окна застеклены, и сквозь них светит яркое солнце. Я наклонилась поближе, посмотреть, где стекольщик нацарапал на поверхности свой знак. На полу ковер, у задней стены – очаг. Чистый, ни пыли, ни пепла. Совсем иначе, чем дом старой Мейси у мастера Роберта, когда я туда приехала. Я видела много хижин для рабов, но эта была лучше всех, кроме, конечно, той, которую поставил для нас мой Джеймс. И даже белых младенцев мне доводилось принимать в жилищах куда более ветхих и скверно выстроенных.
– Вот хуже не придумаешь, чем иметь в хозяевах шотландца.
Долли, чья фамилия была Рейес в честь ее отца, который родился на Кубе, работала экономкой и поварихой, стирала, шила и ткала, ухаживала за садом и готовила еду для всех на ферме Маккалоха, и белых и цветных. А еще стряпала для других белых на собрания, свадьбы и прочее. За это ей платили деньги. Мне показалось странным, что Маккалох был единственным белым человеком на ферме, о чем я не замедлила сказать.
– Так вдовый он, – пожала плечами Долли, ставя на кухонный стол миски и тарелки с едой для меня и Джемми. – Тиф тут давным-давно прошелся, и у него все поумирали, и жена, и дети. Похоронены вон там, – и она указала налево. – Ему нравятся женщины, и он иногда… Ну, ты поняла, о чем я, так что береги себя. Но пока не привел сюда ни одной достаточно хорошей, чтобы жениться, хотя многие были бы не против. Думаю, ему просто нравится жить одному. – Она изучала меня, а затем усмехнулась. – Нет, это тоже не так, если ты об этом думаешь.
Долли глянула на Джемми и нахмурилась.
– Эй, парень, ты сейчас подавишься! Ешь помедленнее! Еда с тарелки не улетит!
Она шлепнула парнишку по макушке, но явно небольно. Он даже не перестал жевать. Просто с набитым ртом пробормотал: «Да, мисс Долли». Долли посмотрела на меня, и мы обе ухмыльнулись.
– Маккалох – грубый тип, – добавила Долли, возвращая внимание к большому горшку, стоящему на задней стороне огромной плиты. Что бы она там ни стряпала, пахло хорошо. В желудке у меня заурчало, хотя я почти наелась. – Но не злой. Мы-то с тобой прожили достаточно долго и понимаем, что это такое.
ebooksa