В Кэндлфорд!

Последний день каникул выдался дождливым, и одна из кузин предложила детям поиграть на чердаке, поэтому они – Лора, Энн, Эми и два мальчика – поднялись по крутой, не застеленной ковром лестнице, пока двух старших девочек учили замешивать тесто. Лора обнаружила, что чердак служил складом старых ненужных вещей, весьма напоминавшим коллекцию, которую миссис Херринг хранила в гардеробной. Однако эти вещи не принадлежали домовладелице; то было семейное имущество, с которым дети могли делать все, что им заблагорассудится. Они провели утро, переодеваясь для шарад – развлечения, о котором Лора раньше не слыхала, но теперь находила восхитительным. Облачившись в фартук и шаль, конец которой волочился по земле, она постаралась как можно правдоподобнее изобразить Старую Куини, их ларк-райзскую соседку, большинство речей которой начинались с «Гос-с-споди помилуй!», а затем, накинув вместо фаты старую кружевную занавеску и заменив букет метелкой из перьев, перевоплотилась в невесту. Без сомнения, уже не столь правдоподобно, ибо настоящей невесты Лора никогда не видела (в деревне девушки выходили замуж в новых воскресных нарядах), однако кузины заявили, что у нее хорошо получилось, и девочка осталась весьма довольна собой; у нее появилось множество идей для шарад, но она оставила их при себе для будущего использования дома, поскольку здесь еще чувствовала себя новичком и не отваживалась выдвигать свои предложения.

Все утро сначала одна двоюродная сестра, а потом другая бегали на кухню за советами относительно шарад. Они всегда возвращались, чем-то чавкая или вытирая крошки со рта, а раз или два приносили лакомства для всей компании. Наконец все дети, включая Эдмунда, удалились, Лора осталась одна и, воспользовавшись возможностью, решила хорошенько рассмотреть в высоком треснувшем зеркале, прислоненном к стене, свой «свадебный наряд». Но собственное отражение задержало ее внимание лишь на миг, ибо в зеркале она увидела ранее не замеченный ею альков, битком набитый книгами. Книги стояли на полках, лежали стопками на полу, валялись беспорядочными кучами, будто вытряхнутые из мешков. Да так оно и было в действительности, поскольку позднее ей сказали, что это книжное собрание являло собой нераспроданные остатки библиотеки, происходившей из одного богатого дома. Ее дядя, известный книголюб, побывал там на распродаже мебели, и ему разрешили забрать оставшиеся книги при условии, что он сам их вывезет. Несколько наиболее презентабельных томов уже водворились на первом этаже, однако основная часть собрания еще ожидала, когда у хозяина отыщется свободное время, чтобы разобрать книги.

Следующие четверть часа на чердаке было очень тихо, потому что Лора, до сих пор не снявшая «свадебную фату», стояла на коленках на голых досках, счастливая и оживленная, как молодой жеребенок на поле зеленой пшеницы.

Там были сборники старых проповедей, которые девочка оставила без внимания; естественная история мира, которая могла бы ее привлечь, если бы не обилие других возможностей для исследования; истории, грамматики, словари, «памятные альбомы» с пестрыми изображениями красивых томных дам, склоняющихся над могилами под плакучими ивами или красующихся перед зеркалами в бальных нарядах (надпись под иллюстрацией: «Придет ли он сегодня?»). Имелись там и старые романы, и поэзия. Труднее всего было решить, за что взяться в первую очередь.

Когда внизу Лору хватились и пришли звать на обед, она уже с головой погрузилась в чтение ричардсоновской «Памелы, или Вознагражденной добродетели», и потом домашние беспрестанно подшучивали над девочкой, ибо когда Эми протараторила ей в ухо: «Ты любишь яблоки в тесте?», она подскочила и вид у нее сделался совершенно ошеломленный.

– Лора – книжный червь, книжный червь, книжный червь! – распевала Эми сестрам с таким видом, будто сделала поразительное открытие, так что Лора задумалась: может, книжный червь – это что-то нехорошее? Но тут кузина добавила: – Совсем как папа.

Она притащила с собой первый том «Памелы», чтобы доказать безнадежное книгочейство Лоры, и теперь осведомлялась у своей матери, не может ли Лора оставить его себе. Просмотрев книгу, та явно засомневалась, ибо поняла, что это любовный роман, хотя и не смогла определить, насколько он неподходящий для читательницы в столь нежном возрасте. Но дядя Том, как раз в это время явившийся к обеду и слышавший всю историю, сказал:

– Пусть оставит ее себе. Тот, кто способен наслаждаться чтением, не бывает слишком юн или, если на то пошло, слишком стар для какой-то книги. Пусть читает, что ей нравится, а когда ей надоест читать про себя, она может прийти ко мне в мастерскую и почитать мне вслух, пока я работаю.

– Бедная Лора! Вот так вляпалась! – рассмеялась озорница Нелл. – Как только ты начнешь читать папе, он тебя уже не отпустит. Тебе придется вечно торчать в его вонючей лавке и бубнить его скучные старые книжки.

– А ну-ка! Чем меньше ты будешь об этом разглагольствовать, тем лучше, доченька. Кто приходил ко мне почитать и так осрамился, что я больше никогда их не звал?

– Я! Я! Я! – одновременно воскликнули все девочки, а их отец рассмеялся и сказал:

– Видишь, Лора, какие пустышки. Дай им один из маминых журналов с модными картинками, руководствами по изготовлению всяких финтифлюшек и слащавыми рассказами со свадебными колоколами в конце – их за уши не оттащишь; но предложи им почитать что-то, над чем необходимо немного поразмыслить, и они быстро притомятся, им станет слишком жарко, слишком холодно, вдруг выяснится, что они не переносят запаха сапожного вара, или им покажется, будто кто-то стучится в парадную дверь и надо идти открывать. Больше года назад Молли взялась читать мне «Путь паломника» – по собственному почину, потому что ей понравились картинки, – и довела беднягу только до «Трясины отчаяния». После этого ей пришлось отпрашиваться на денек для подгонки нового платья. Потом еще и еще для чего-то, так что бедный Христианин по ее милости до сих пор вязнет в болоте. Но когда ты будешь мне читать, Лора, мы примемся не за «Путь паломника». Для молодежи он скучноват. Я читал его много раз и надеюсь прочесть еще столько же, прежде чем потеряю зрение, зарабатывая на жизнь этим неблагодарным юным вертихвосткам. Великая старая книга «Путь паломника»! Впрочем, у меня есть нечто, что понравится тебе куда больше. «Крэнфорд»![22] Слыхала об этой книге, Лора? Нет, думаю, не слыхала. Что ж, тебя ждет упоительное наслаждение.

В тот же день они взялись за «Крэнфорд», и как же полюбилась Лоре милая мисс Мэтти! Дядя Том был доволен чтением племянницы, хотя ему не слишком нравилось исправлять ее ошибки. Усевшись на конце рабочей скамьи, он обеими руками вытягивал из кожи вощеную нить и, ласково поблескивая глазами из-под очков, говорил:

– Помедленнее, Лора, и не так театрально. Не переигрывай. Эти благородные пожилые леди, очень чопорные и благовоспитанные, не стали бы повышать голос, услышь они даже трубы ангелов, возвещающие конец света.

Или более мягко, будничным тоном, словно верное произношение не имеет большого значения, но все же неплохо ему соответствовать, замечал:

– Полагаю, это слово произносится так-то, Лора.

И Лора повторяла слово за дядей по слогам, пока более-менее не усваивала его. Прочитав про себя так много книг и будучи сообразительной читательницей, она знала значения сотен слов, которые никогда даже не пыталась произнести, пока не начала читать вслух дяде Тому. Хотя тот, должно быть, испытывал сильное искушение, он ни разу не улыбнулся, даже после самых нелепых ее промахов. Много лет спустя в одном разговоре дядя Том произнес вместо «благодарность» – «благодатность» и добавил:

– Как однажды прочитала Лора.

И оба они от души посмеялись над не столь уж ошибочным произношением.

XI