В Кэндлфорд!

Это заставило детей вновь почувствовать себя исследователями, которые так их восхищали.

Потом были чай, ванна и постель, хотя выспаться не удалось, потому что Лору положили в комнате двух ее средних кузин, а те ужасно много болтали. Разговоры в кровати были для нее в новинку, ибо дома это запрещалось. В доме кузин свободы было больше. В ту ночь кто-то из родителей раз или два кричал снизу, чтобы дочки утихомирились и дали бедной маленькой Лоре поспать; но болтовня, теперь немного приглушенная, продолжалась, пока они не услышали, как на входной двери задвигают засов и поднимают оконные рамы в нижних комнатах. О чем болтают девочки, когда остаются наедине? Умей мы помнить об этом, мы понимали бы молодое поколение чуть лучше. У Лоры в памяти осталось лишь, что тот конкретный разговор начался со слов двоюродной сестры: «Итак, Лора, мы хотим знать о тебе все», и что в его ходе одна из кузин поинтересовалась: «Тебе нравятся мальчики?»

Когда Лора ответила, что ей нравится Эдмунд, девочки засмеялись и возразили, что имеют в виду мальчиков, а не братьев.

Сначала Лора решила, что речь идет про возлюбленных, зарделась и смутилась; но нет, вскоре выяснилось, что ее сестры подразумевают обычных мальчиков, с которыми можно поиграть. Впоследствии она обнаружила, что знакомые мальчики кузин спокойно общались с девочками и брали их в свои игры, что поразило Лору, поскольку деревенские мальчишки презирали девчонок и стыдились заговаривать с ними на виду у других. Деревенские матери поощряли это отношение. Они учили сыновей взирать на девочек свысока, как на существ низшего порядка; в то время как девочка, проявлявшая склонность к дружбе или играм с мальчишками, считалась в лучшем случае «сорванцом», а в худшем – «прыткой юной бесстыдницей». Теперь же Лора очутилась в мире, где мальчики и девочки непринужденно общались между собой. Их матери даже устраивали вечеринки, на которые приглашали детей обоих полов; и мальчикам велели во всем уступать девочкам, а не наоборот: «Сначала дамы, Вилли!» Как странно это звучало!

Кэндлфорд был всего лишь маленьким городишком, и дом кузин находился на окраине. Дети из большого города сочли бы подобную поездку деревенскими каникулами. Лоре Кэндлфорд казался одновременно и городом, и деревней, и в этом отчасти крылось его очарование. Она привыкла преодолевать по многу миль пешком, чтобы купить катушку ниток или кулек чая; как же здорово, что можно было выскочить из дома без шляпки, чтобы купить что-нибудь для тетушки, а главное, целое утро напролет разглядывать вместе с кузинами витрины лавок! В кэндлфордских лавках было много удивительного, например, у крупных торговцев тканями имелась восковая дама, одетая по последней моде, в платье с турнюром; была витрина ювелира, сверкавшая золотом, серебром и драгоценными камнями, и магазины игрушек, и кондитерские, и, наконец, рыбная лавка, где на подстилке из зеленого тростника покоился целый лосось, усыпанный льдом (лед в августе! дома ни за что не поверят!), а рядом с прилавком, где рассчитывались покупатели, стоял аквариум с живыми золотыми рыбками, плававшими кругами.

Но столь же приятно было пить чай на лугу (первый пикник Лоры) или исследовать речные заросли на берегу, или спокойно сидеть в лодке и читать, когда все остальные заняты. Несколько раз дядя брал детей покататься на лодке; они отправились вверх по течению, и русло становилось все уже и уже, а берега все ниже и ниже, пока не стало казаться, что лодка скользит по зеленым полям. В одном месте они проплыли под мостом, таким низеньким, что детям пришлось лечь на дно лодки, а дяде опустить голову между колен, так что она тоже едва не коснулась дна. Лоре этот мост не понравился, она все время боялась, что лодка застрянет под ним и они никогда не выберутся. Каким облегчением было выскользнуть из дальней арки и увидеть серебристые ивовые листья на фоне голубого неба, таволгу, кипрей и незабудки!

Дядя здоровался с мужчинами, работавшими в полях на берегу, обменивался с ними замечаниями о погоде, но не часто обращался к ним по имени, потому что они не были его близкими соседями, какими приходились друг другу все ларк-райзские батраки; и даже фермеры в этом странном месте являлись не полноправными хозяевами, как в деревне, а обычными людьми, которые кормились сельским трудом, поскольку фермы, окружавшие Кэндлфорд, были гораздо меньше.

В один из первых дней каникул дети отправились собирать урожай в поле одного из дядюшкиных клиентов, и их участие в работе, после того как они притащили в повозку несколько снопов, свелось к тому, что они улеглись в тени живой изгороди, охраняли банки с пивом и корзины с обедом и время от времени принимались играть в прятки у штабелей, а нескольким счастливчикам удалось прокатиться на вершине груженой телеги.

Детям дали с собой ланч, который они съели в поле, но когда пришло время вечернего чая, жена фермера пригласила их на такое чаепитие, какое Лоре и не снилось. Им подали яичницу с ветчиной, кексы, булочки, томленые сливы, сливки, джем, желе, сладкий творог со сливками; стол был накрыт в огромной, величиной с весь их ларк-райзский дом, кухне с тремя окнами и подоконными сиденьями, прохладным, выложенным каменными плитами полом и камином в углу величиной с Лорину спаленку. Неудивительно, что мистеру Партингтону так нравилась эта кухня, что его жене, по ее словам, никогда не удавалось заманить его в гостиную. После того как он вернулся в поле, миссис Партингтон показала детям эту самую гостиную – с зеленым с розовыми розами ковром, фортепиано и мягкими креслами, разрешила пощупать мягкий, длинный ворс плюшевой обивки, полюбоваться картиной, на которой был изображен верный пес, охраняющий могилу хозяина, и большим альбомом с фотографиями, который, когда к нему прикасались, проигрывал коротенький мотив.

Затем Нелли должна была исполнить что-нибудь на пианино, потому что в те времена ни один дружеский визит не считался завершенным без музыки. Люди говорили, что Нелли хорошо играет, но Лора об этом судить не могла, хотя и восхищалась ловкостью, с которой пальцы кузины летали по клавиатуре.

Потом дети плелись в сумерках домой, трещал коростель, в лицо летели майские жуки и мотыльки, а когда они входили внутрь, то увидели, как один за другим гаснут огни города, похожие на золотые цветы. Никто не стал ругать их за то, что они припозднились. На кухонном столе стоял компот, в печи – рисовый пудинг для тех, кто проголодался, и всем полагалось по стакану молока. Но даже после этого детей не отправили спать, и они пошли помогать поливать сад, а дядя велел всем снять обувь и чулки и направил на них шланг. В результате платья, нижние юбки и панталоны промокли; но тетушка лишь велела все это свернуть и убрать в шкаф под лестницей, ведущей на чердак. В понедельник за вещами для стирки должна была прийти миссис Лавгроув. Как удивительно тут вели хозяйство!

Каждые несколько дней Лора и Эдмунд, выходя в город, по просьбе тетушки Энн навещали тетушку Эдит, чтобы та «не обижалась, что ею пренебрегают». Дядя Джеймс занимался своими делами; девочки уехали в гости, и даже самой тетушки Эдит зачастую не было дома: она ходила по магазинам, в швейный кружок или к портнихе. Тогда Берта проводила детей прямо на кухню и давала им по чашке молока, чтобы задержать их, ибо, хотя в присутствии взрослых служанка была настолько молчалива, что ее считали недалекой, при младших она становилась разговорчивой. Что Молли или Нелли думают о таком-то и таком-то происшествии, случившемся в городе? Чем занимался мистер Снеллгрейв, когда свалился с той каменной лестницы? Вам не кажется, что он туговат на ухо? Она слыхала, хотя до сведения хозяина этого доводить не следует, будто мистер Снеллгрейв каждый вечер наведывался в «Корону» пропустить стаканчик, а он ведь помощник церковного старосты и все такое. Возможно, Молли права и ступени в самом деле были скользкими после ливня. Но поневоле задумаешься! А слышали ли дети, что ее светлость устраивает в Бартонсе один из этих новомодных базаров? Он пройдет в картинной галерее, и все желающие, у кого есть шесть пенсов, могут там побывать; но леди ожидает, что они что-нибудь купят – вязаную шаль, тарелку с ручной росписью, подушечку для булавок, баночку для выпавших волос, – все это было пожертвовано джентри для продажи в пользу язычников.

– Нет, не кэндлфордских язычников. Придержи-ка свой язычок, юная Нелл. Чужестранных чернокожих язычников, что ходят голышом. Я рассчитываю, что миссис пойдет и ваша мать тоже, и некоторые из вас. Говорят, чай там будут продавать по шести пенсов за чашку. По мне, так грабеж, да и только! Но есть и такие, кто заплатит целый фунт, лишь бы попасть в Бартонс, не говоря уж о том, чтобы сесть и выпить чаю со знатью.

Берта не чуралась и школьных сплетен. Она проявляла большой интерес к детским ссорам, чайным вечеринкам и каникулам.

– Ну и ну, невероятно! Я просто поражаюсь! – восклицала она, внимая самой пустой болтовне, запоминала и еще долго комментировала услышанное, даже когда ссора бывала улажена, а вечеринка всеми забыта.

Несмотря на расплывающуюся фигуру и седеющие волосы, было в Берте нечто ребяческое. Она беспрекословно слушалась хозяев, но наедине с детьми, которых, по-видимому, считала равными себе, бывала шумлива и фамильярна. Эта женщина так радовалась всякому пустяку и так легко поддавалась внушению, что, кажется, была не способна принять решение ни по одному вопросу, пока ей не дадут подсказку. А еще она имела обыкновение порой сболтнуть лишнее, повинуясь порыву, а потом умолять, чтобы собеседник никому этого не передавал.

– Опять я выпустила этого дурацкого кота из мешка, – говорила Берта, – но я знаю, что могу вам доверять. Вы никому не расскажете.

Года два спустя Берта при Лоре выпустила из мешка здоровущего кота. Лора, отправившаяся в дом дяди Джеймса одна и обнаружившая, что тетушки Эдит нет дома, пила на кухне свое молоко, расплачиваясь за него светской беседой, когда к задней двери подошла очень миловидная девушка со свертком от портнихи тетушки Эдит, и ее представили Лоре как «нашу юную Элси». Элси не могла остаться и посидеть, но ласково поцеловала Берту, и та помахала ей рукой с порога, когда она пересекала двор.

– Какая хорошенькая! – воскликнула Лора. – С этими розовыми щечками и мягкими каштановыми волосами она похожа на малиновку.

У Берты сделался довольный вид.