– Двадцать фунтов – пустячное вознаграждение.
– Вот и я так думаю. Элеоноре я сказала, что сама дала бы двадцать фунтов, если бы это помогло найти и арестовать его, а она, бедняжечка, вся задрожала и говорит мне: «Я отдала бы все, что имею… жизнь свою отдала бы!» Бедное, бедное дитя! Ей нужно сменить обстановку. После болезни у нее расстроились нервы.
На следующий день, в воскресенье, Элеоноре предстояло впервые после выздоровления идти в церковь. Так распорядился ее отец, по собственной воле она не пошла бы, хотя даже себе не призналась бы почему. В глубине души она боялась, что Слово Божие и Божественное присутствие проникнут ей в сердце и откроют ее тайну.
Она рано вышла из дому под руку с женихом и постаралась забыть о прошлом – лучше думать о настоящем! Тропинка пролегала между колышущимися спелыми хлебами. По дороге мистер Корбет нарвал синих и красных полевых цветов и вручил Элеоноре трогательный деревенский букетик, который она с благодарной слабой улыбкой закрепила у себя на груди.
В прежние времена церковь в Хэмли была коллегиальной, отсюда ее внушительные размеры и величавый вид, не свойственные большинству церквей в маленьких провинциальных городах. Скамья хозяев Форд-Бэнка располагалась внизу, тогда как их слуги сидели в первом ряду на галерее, лицом к хозяевам. Элеонора очень старалась закрыть, «ожесточить» свое сердце[16] и не внимать словам, которые могли разбередить едва затянувшуюся рану, – и вдруг увидела наверху, прямо перед собой, лицо Диксона. Вид у него был донельзя измученный, скорбный, встревоженный, но, в отличие от нее, он весь обратился в зрение и слух, всем сердцем и душой впитывал каждое слово, торжественно звучавшее под сводами храма, как будто только в этом и чаял обрести поддержку. Элеонора почувствовала себя пристыженной.
Из церкви она вышла в полном смятении: ей хотелось исполнить свой долг, только знать бы, в чем он! К кому же кинуться за советом и наставлением? Разумеется, к тому, кому она вверяет свое будущее. Но дело нужно представить так, словно речь идет не о ней. Никто, даже ее супруг, не должен узнать от нее ничего, что порочит ее отца. Доверчивая и безыскусная Элеонора не подозревала, как скоро иные люди умеют прозревать мотивы других и составлять из разрозненных фраз картину целого. Когда они с Ральфом неспешно возвращались домой через мирные поля и луга, она осторожно заговорила с ним:
– Послушай, Ральф, предположим, одна девушка собралась замуж…
– Предположить несложно, особенно когда ты рядом, – заметил он, пока она думала, как продолжить.
– Ах нет, я вовсе не о себе! – покраснев, сказала она. – Я так, в общем… И предположим, эта девушка знает, что кто-то из близких… ну пусть брат… совершил дурной поступок, который бросит тень на всю семью, если об этом станет известно… Хотя, возможно, он не так уж виноват, как кажется, – как может показаться со стороны… Должна ли она разорвать помолвку из страха, что позор падет и на ее суженого?
– Ни в коем случае. Прежде ей следует объяснить ему причину.
– Ах, но предположим, что это невозможно, что она не вправе ничего объяснить!
– Я не могу дать ответ, исходя из одних предположений. Мне нужны факты – если таковые имеются. Будут факты, будет и мнение. На кого ты намекаешь, Элеонора? – спросил он ее в лоб.
– Я? Ни на кого! – перепугалась она. – С чего ты взял? Я часто думаю, как бы я поступила или должна была бы поступить, случись то-то и то-то. Ты же помнишь, как одно время меня мучил вопрос, сохраню ли я присутствие духа и ясность мысли, если случится пожар?
– Пусть так, значит, ты и есть та девушка, которая собралась замуж и чей воображаемый брат совершил неблаговидный поступок?
– Да, вероятно, – согласилась она, слегка раздосадованная тем, что не сумела утаить своей вовлеченности в эту «абстрактную» схему.
Он глубоко задумался.
– В этом нет ничего бесчестного, ведь нет? – робко спросила она.
– По-моему, тебе лучше прямо сказать мне, что тебя беспокоит, – мягко ответил он. – Твои сомнения неспроста – что-то случилось. Но может быть, ты просто ставишь себя на место незнакомки, чью историю тебе недавно поведали? Я знаю, что раньше, в детстве, у тебя была такая привычка.
– Нет, прости, что донимаю тебя разными глупостями. Напрасно я затеяла этот разговор. Смотри! К нам идет мистер Несс.
Священник присоединился к ним, и все трое пошли по широкой тропе над рекой; разговор стал общим – к большому облегчению Элеоноры, которая не только не достигла желанной цели, но и практически призналась, что за ее вопросом скрывается личный интерес. Растревоженный не столько ее речами, сколько манерой, Ральф не сомневался, что дело тут нечисто, и у него даже мелькнула мысль, уж не связано ли это с исчезновением Данстера. Он тоже обрадовался мистеру Нессу, так как присутствие постороннего давало ему время для размышлений.