Элинор выключила двигатель и подумала, не посидеть ли в машине до рассвета, чтобы не напугать мать – та наверняка была дома одна. Отец Элинор работал по ночам, и она не хотела, чтобы мать приняла ее за грабителя.
Тут чуть впереди на улицу вышел какой‐то тип, нетвердо стоявший на ногах, так что Элинор сползла пониже на сиденье. Как только он наконец убрался, она решила рискнуть и постучалась в дверь. Через несколько секунд на крыльце загорелся свет, и Элинор увидела в дверном глазке глаз матери.
– Мама, это я.
– Элинор? Господи боже мой, что ты тут делаешь в такое время?
Передняя дверь заскребла по полу – этот звук всегда означал для Элинор возвращение домой. На матери был выцветший халат, волосы убраны в розовые бигуди. Элинор утонула в мощных материнских объятиях, ее охватил знакомый запах мыла «Айвори» и персиков, и она почувствовала, что не зря приехала. Все, что скопилось внутри нее, наконец вырвалось на свободу.
– Ох боже мой, девочка моя, заходи, а то застудишь себе все. Ты ж только что родила. Где моя внучка? И Уильям? – Мать глянула через плечо Элинор на пустую улицу, никого там не увидела и, цокнув языком, потащила дочь в теплую гостиную, где пахло маслом.
– Мама, мне нужно кое-что тебе сказать.
Лоррейн обвела дочь взглядом сверху донизу.
– Боже милостивый, что ты еще натворила? – сказала она и повела ее в глубь дома.
На диван в гостиной они не пошли – это для гостей. Пусть даже в столовой свет был выключен, Элинор знала, как пройти не наткнувшись на мебель. В кухне мать зажгла плиту на две горелки и поставила чайник. Элинор устроилась за восьмиугольным столом, заваленным каталогами, церковными брошюрами, старыми журналами и рекламой. Стены в кухне до сих пор были покрашены в ярко-желтый, а на окне, выходящем в небольшой дворик, все еще висели старые занавески в цветочек. Лоррейн поставила перед дочерью кружку с мятным чаем, потом сняла стеклянную крышку с блюда для тортов. Не спрашивая, голодна ли Элинор, она сняла влажное бумажное полотенце, которым накрывала бисквитный торт, чтобы он не пересыхал, и отрезала ей приличный кусок.
Домашний бисквитный торт всегда оказывал на Элинор утешительное воздействие, и сейчас стоило ей только откусить кусочек, как история последних месяцев нахлынула на нее и повисла на кончике языка. Элинор заглянула в глубь себя и рассказала матери то, что поклялась унести с собой в могилу. Она не упустила ни одной подробности, а когда наконец закончила, мать потянулась через стол и убрала ей волосы с лица.
– Поди ляг поспи.
– И ты мне ничего не скажешь?
– Ты долго ехала, милая. Завтра все обсудим.
Ощущая невероятную усталость, Элинор поплелась по узкому коридору в свою старую спальню. Во тьме она разглядела очертания постера с Сарой Вон на стене и вспомнила свое первое свидание с Уильямом в театре «Линкольн». Какой славной и невинной была их жизнь, пока на них еще не повис груз ожиданий и потерь. Несмотря ни на что, она скучала по Уильяму. Элинор забралась в свою детскую постель, свернулась в клубочек и положила голову на подушку. Уснула она еще до того, как ее ноги под одеялом успели согреться.
Проснулась Элинор уже после обеда. Поднявшись с постели, она нашла старую футболку, еще школьных времен, и натянула спортивные шорты. Запах свиной рульки с фасолью, томящейся в духовке, Элинор почувствовала еще по пути в кухню. Когда она туда вошла, шаркая ногами по линолеуму, мать как раз вешала телефонную трубку. Бедра у нее раздались с момента их последней встречи, волосы уже почти поседели.
– Кофе?
– Да, мэм.
Проигрыватель в столовой играл «Слава Богу, что спасение – это бесплатно» Мехелии Джексон. Сама того не замечая, Элинор начала покачивать плечами.
– Как дела в церкви?