История повторилась дважды, в первый раз как драма, потом как фарс. В подлинность второго „Димитрия“, в отличие от первого, с самого начала практически никто не верил. Вокруг самозванца собрался отъявленный сброд да польские авантюристы, на свой страх и риск отправившиеся в Россию пограбить.
При нормальном состоянии умов и грамотном руководстве справиться с проходимцем не составило бы труда. Однако в атмосфере всеобщего развала „вор“ в июне 1608 года дошёл до Москвы и стал лагерем в Тушино. Бояре, потеряв стыд, принялись на всякий случай „перелетать“ из Кремля в Тушино и обратно.
Власть „вора“ признали Великие Луки, Псков, Суздаль, Владимир, Ярославль, Углич, Ростов Великий. Из ярославской ссылки к тушинскому „двору“ прибыла Марина Мнишек. Разыгралась чудовищная сцена, когда она „признала“ самозванца тем, с кем венчалась в 1606 году и чей прах был давно развеян по ветру.
Ситуация складывалась не в пользу „вора“. Чинимые его людьми дикие грабежи, насилия и кощунства отвратили от него народ. Всё больше людей приходили к выводу, что лучше уж держаться Шуйского, каким бы он ни был.
В этот момент в России появился человек, способный спасти страну, — талантливый молодой воевода Михаил Скопин-Шуйский, доводившийся царю четвероюродным племянником. В союзе со шведами он начал лихо бить и отряды „вора“, и поляков. По мнению современного исследователя Льва Усыскина, он и без Делагарди вполне справился бы со своей задачей.
Растущая популярность Скопина-Шуйского вызывала откровенное недовольство царя. В апреле 1610 года 26-летний народный герой скоропостижно скончался, испив на кремлёвском пиру из почётной чаши, поднесённой женой брата Василия Шуйского Дмитрия Ивановича Екатериной, доводившейся дочерью Малюте Скуратову.
Вообще-то в то время смерть любого сколько-нибудь заметного и нестарого человека немедленно вызывала толки об отравлении. Но в данном случае обстоятельства были очень уж подозрительными, а выгода Василия Шуйского — слишком очевидна. Общество не сомневалось, что он, испугавшись за свою власть, подло загубил единственную надежду России.
Окончательно добило авторитет Шуйского сражение с поляками под Клушино 23 июня 1610 года. Вместо Скопина-Шуйского он назначил воеводой своего брата Дмитрия, а тот, имея, по одним данным, вдвое, по другим вчетверо больше сил, чем гетман Жолкевский, был наголову разбит и бежал с поля, умудрившись при этом увязнуть в болоте и потерять сапоги.
„Не то было бы с русскими, если бы ими начальствовал доблестный Скопин. Но его извели, и счастье изменило московским людям“, — заявил Делагарди.
17 июля 1610 года Шуйского, по выражению современников, „свели с царства“.
Переворот возглавил, выражаясь по-современному, авторитетный полевой командир Захар Ляпунов, некогда воевавший на стороне Болотникова. Собрав за Арбатскими воротами единомышленников-дворян, он направился с ними в Кремль и, увидев Шуйского, заявил: „Долго ли за тебя кровь христианская будет литься? Ничего доброго от тебя не делается. Земля разделилась, разорена, опустошена. Ты воцарился не по выбору всей земли. Сойди с царства!“.
Щуплый Шуйский кинулся на здоровенного Ляпунова с ножом, но тот быстро его скрутил.
Будучи насильно постригаем в монахи, бывший царь отказался произносить положенные при этом слова, и за него говорил дворянин Тюфякин, а Ляпунов крепко держал за руки, чтобы не брыкался.
Власть взяла так называемая семибоярщина — совет из семи знатнейших князей, предложивший шапку Мономаха сыну польского короля принцу Владиславу.
Вероятно, это был не самый плохой выход. Согласно заключённому 17 августа договору, Владислав должен был перейти в православие и править в согласии с боярами и выборными от земли. С учётом его иностранного происхождения и отсутствия опоры в обществе это могло бы привести к ограничению самодержавия.
Принцу было всего 15 лет; живя в Москве, он быстро бы обрусел, а немного европейского влияния России не помешало бы.
Но тут сыграла роковую роль позиция его отца. Фанатичный католик, Сигизмунд видел единственный смысл войны в насаждении на Руси унии. Условия, предложенные его сыну, короля не устроили. Презрительно швырнув на стол договор, привезённый гетманом Жолкевским, он заявил: „Я не допущу сына моего быть царём московским!“.
Сигизмунд продолжил осаждать Смоленск, то есть, если серьёзно относиться к правам Владислава, отвоёвывать территорию у сына, и всячески дискредитировал его в глазах русских, давая понять, что договариваться о чём-либо следует только с ним.
В октябре 1610 года Жолкевский вывез низложенного русского царя из подмосковного монастыря в королевский лагерь под Смоленском, заявив, что делает доброе дело, поскольку тот голодает, а монахом быть не хочет. Семибоярщина не возражала.
Смоленский воевода Шеин и горожане присягнули Владиславу, но пустить в город войска Сигизмунда отказались.