И он не намерен его делать.
Валить. Нельзя остаться.
Спустя час – раньше не смог оклематься – вышел Игорь из уборной. Шатался, что пьяный, никак не мог совладать с телом. Оно не слушалось, стало деревянным, тяжелым, чужим.
Мужчина глубоко вдохнул. Втянул в себя запахи избы, чтобы убедиться – бабкин вышел, духу ее здесь не осталось. Но нет. Легкий, буквально невесомый, запах спирта, напоминающий отдушку бабкиного парфюма, все еще витал в воздухе. Знать бы, где он задержался, понять бы, где проклятый притаился, выгнать бы его оттуда поганой метлой да сегодняшним свежим морозным воздухом!
Но нет. Не поймаешь. Только нюхай и трепещи. Нюхай и терпи.
Нюхай, нюхай, нюхай.
Игорь осмотрел избу, прикидывая, изменилось ли в ней что за прошедшую ночь. Все по-прежнему: тот же бардак, тот же хаос, та же грязь. Посреди всего – Ольга. Мерзко улыбается: ощерилась во весь рот, зубы проветривает.
– Чай будешь? – спросила Ольга.
Чашку подняла высоко, будто чокнуться предлагает.
– Буду, – ответил Игорь.
Чай на дорожку – милое дело, можно ли от такого отказываться? Да, давненько Ольга чайник не ставила. А где же он? Откуда Ольга чай наливать собралась?
А она окно открыла-расхлопнула, за подоконник махом перегнулась, чашкой снег зачерпнула и, румяная-довольная, в избу обратно влезла, окно захлопнула, в чашку со снегом чайный пакетик бросила, а саму чашку бережно на печь поставила.
– Через час готово будет, – сообщила. – Может быть. Точно не знаю. Покуда закипит, наверное. Но вообще не жди – не закипит: печь-то не горячая. Пей, как только снег потает.
– Дура, – закатил глаза Игорь.
На крыше щелкнуло. Игорь дернулся, плечи вжал, глаза зажмурил.
Ольга вновь ощерилась:
– Ты не боись. Ушел твой кошмар. Больше не вернется.
И заговорщицки прибавила:
– Будем новых ждать.
– Он тут? – спросил Игорь, осторожно выглядывая за окно.