То был удивительно скользкий и гнусный тип из числа тех, от кого ты всегда просишь судьбу держать тебя подальше, но она, время от времени, демонстрирует к этим просьбам глухоту. Уже в первые часы он обнаружил нам жестокость своей натуры и нещадно порол слуг кнутом и, оказывающейся всякий раз поблизости палкой, словно пытаясь впечатлить своих гостей диким нравом.
Посмотрев, как в результате очередной его грубой выходки, о которой я предпочту умолчать, из носа несчастной женщины хлынула кровь – Гален нашел повод попросить Луция скорее показать те шахты и минералы, ради которых, помимо приглашения друга юности, конечно же, он здесь и оказался.
Избитая рабыня была светловолосой, средних лет и, судя по внешности, из северян – она отбежала за колонну и села, утирая сочащуюся кровь подолом грязной туники. Через пару мгновений я услышал ее тихие, жалобные всхлипы.
– Ленивая сука – в следующий раз я выпущу ее дрянные кишки – полыхал багровый от гнева Луций, потрясая внушительным кулаком. Вся его внешность говорила об огромной физической силе – ростом с Галена он, наверное, весил вдвое больше врача.
– Друг мой, ты только взгляни – стоит ли портить столь хороший день мыслями о бесконечной тупости какой-то рабыни – дипломатично попытался разрядить обстановку Гален.
Ухватив Луция под локоть – прием, который когда-то он применил и ко мне, в александрийской библиотеке – Гален разразился случайным рассказом из своей богатой медицинской практики, который Луций едва ли внимательно слушал, но вдохновленный бодрый голос врача мало-помалу вывел нас из этого неприятного происшествия. Правда, как оказалось, отнюдь не надолго.
Солнце ярко светило, когда мы, оседлав лошадей отправились навестить прокуратора, чтобы испросить разрешения пройти к принадлежащим ему рудникам, где в изобилии добывались сульфаты цинка и меди.
– Он не будет против – вы главное слушайте его болтовню – старик любит вспоминать свою службу – инструктировал нас Луций, – в остальном же он довольно мил. Ну, насколько это возможно для легата[8], полжизни во главе легиона усмирявшего то бриттов, то иудеев, – неприятно рассмеялся он.
Двигаясь вдоль побережья по дороге, змейкой раскинувшейся прямо у отвесных скал, я мог насладиться местными видами. Солнечные лучи, пронизывая соленую воду, достигали дна и игривыми бликами рассыпались по лазурной поверхности. Массивные каменные гроты стояли по колено в море, словно сотворенные самой природой арки. Когда волны отходили, прежде чем вновь навалиться на берег – я видел их зеленые подошвы, заросшие густым слоем водорослей и ракушек.
Определить дом прокуратора оказалось совершенно просто – он был самым большим во всем бурно растущем прибрежном городке. Луций любезно представил нас пожилому, но энергичному мужчине, в облике которого, помимо мужественности с ноткой горделивости, читалась та решительность, что позволяет одним ринуться в заведомо проигрышное сражение и победить, а другим – творить самые ужасные вещи, не испытывая ни малейших угрызений совести.
Прокуратор же, кажется, совмещал в себе и то и другое. Что впрочем не помешало ему принять нас довольно радушно и даже предложить составить компанию, ведь как выяснилось, он все равно собирался проверить ход работ. Совсем скоро мы вновь оседлали лошадей и, под конвоем нескольких телохранителей из ветеранов легата, добрались до рудников.
Спешившись и проникнув на территорию разработки, мы увидели довольно внушительный тоннель, длиной шагов в двести, который круто спускался к бассейну, наполненному густой зеленой жидкостью. Тоннель этот был достаточно высок, чтобы человеку не приходилось нагибать голову и достаточно широк, чтобы даже не сталкиваясь плечами могли пройти трое. Вдоль влажных, терракотовых стен, выдолбленных в цельной породе, закованные в цепи каторжники одновременно двигались в двух противоположных направлениях.
Мы подошли чуть ближе.
Вдоль стен, через равные промежутки, располагались масляные лампы и факелы. Сейчас, днем, при ярком свете солнца они, конечно, не горели.
– Ночь не помеха работе – в рудниках добыча продолжается всегда – пояснил прокуратор, властно указывая рукой на разные забои.
Когда мы с Галеном приблизились к одной из шахт – атмосфера тоннеля напомнила мне зал в термах. Влажность и температура были так велики, что легко было спутать рудник с массажной комнатой, вот только разминкой мышц здесь служили не заботливые руки бальнеатора, а тяжелые амфоры и ржавые цепи, протиравшие спины и конечности несчастных до костей.
– Зеленая жидкость непрерывно капает в бассейн, а попадая на поверхность, за пару дней застывает и превращается в сульфат – увлеченно пояснял прокуратор, – здесь мы собираем медь на переплавку, а вот по той дороге она отправляется на склады и в порт – рукой он указывал в разных направлениях так властно, будто прямо сейчас отдавал приказы когортам легиона.
Раскаленный влажный воздух вынуждал рабов работать без одежды, а многие и вовсе были нагими. Десятки смуглых, мокрых от пота и парящей влаги тел, словно легион теней, бесконечной упряжкой двигались вверх и вниз. Обреченно, мучительно и безнадежно.
Было жутко глядеть на эти страдания.
Множество несмолкающих стонов гулким эхом отражались от стен тоннеля и, казалось, настолько пропитали их, что даже выведи всех несчастных наружу – эхо их страданий еще долго будет звучать где-то вдали, гуляя под сводами, будто это место навсегда проклято.