Тень Галена

Киар был совершенно растерян и еще не до конца оправился, чтобы препятствовать каким бы то ни было замыслам или, тем более, проявлять собственную инициативу.

Когда под покровом ночи мы, накинув плащи с капюшоном, отвели юношу к ожидающему в повозке крестьянину, согласившемуся к рассвету отвезти его к пристани, Гален похлопал Киара по плечу и сунул ему мешочек с деньгами.

Возьми это и, Киар – он улыбнулся, глядя в глаза юноше, – попробуй выжить! Не падай духом.

Молодой кельт нервно сглотнул. Вихрь событий последнего года его жизни не смог бы перевариться умом и за много больший срок, чем был ему отведен.

– Спасибо господин, спасибо мастер! – беспокойно бормотал юноша. Его разноцветные глаза светились восхищением и благодарностью.

За миг до того, как крестьянин стегнул лошадь и повозка тронулась, Киар посмотрел на Галена.

– Я молюсь богам, своим и вашим, чтобы однажды они дали мне шанс отплатить тебе, господин. Ты сделал для меня невозможное. Намного больше, чем люди могут делать друг для друга и больше, чем я заслуживал.

Гален не успел ответить.

Вздымая пыль и громко зашуршав колесами на щебне, повозка тронулась. Кажется, Киар преуспел в изучении языка намного больше, чем мы думали.

***

Почти четыре года прошло с тех пор, как Гален стал архиатром амфитеатра. Годы эти были наполнены сотней случаев и историй, рассказать или вспомнить все из которых – выше моих сил. Они послужили той бесценной школой жизни и медицинского искусства, что выковала того, кем я стал к своим двадцати четырем годам, когда наполненные ветром паруса вернули меня к семье, в Александрию.

Я изрядно окреп – руки и разум мои стали сильнее и выносливее. Словно железо, я закалялся в горниле постоянных упражнений в гимнасии, в десятках операций, порой длительных. Ум же тренировал в ежедневных медицинских и философских диспутах со своим наставником – человеком, равного которому по образованности я едва ли смог бы найти.

Гален произвел подсчет и, мне остается только довериться его математической точности, но за четыре года, что он был архиатром, погибли пятеро гладиаторов, если не считать одного убитого в самое первое лето, когда проходила инсценировка сражения при Рокстере, а вернее бойня. Много ли это?

За схожий период, когда архиатром был куда более искусный в интригах, чем в медицине Демид, погибло около шестидесяти. А значит, с полсотни жизней были спасены благодаря знаниям и таланту Галена. Его особым, новым подходам к лечению, а также и общему образу жизни вверенных ему гладиаторов.

Ну, может быть, совсем небольшая доля заслуги в этом принадлежит и мне. По крайней мере, сам Гален подчеркнул, что я был ему крайне полезен, многому научился и заслужил награду за эти плодотворные годы.

Не знаю, какие гонорары получал сам Гален, но он вручил мне почти семь тысяч денариев! Двадцать семь тысяч сестерциев, выданные им в золоте, для удобства транспортировки, сложились в несколько мешочков, весьма ощутимо утяжелявших карманы моего плаща и дорожную поклажу. Взял я, правда, только половину – остальное попросил Галена сохранить до моего возвращения. Пусть при Антонинах империя и была безопаснее для путешественников, чем в любой другой период своей длинной истории, но за эти деньги риск лишиться головы был более чем осязаем. В Александрии, чтобы заработать такую сумму, мой отец потратил бы, почти вдвое больше времени!

Так что теперь я мог с гордостью возвратиться к семье, которую не видел пять долгих лет. Возмужавшим, независимым и, главное, нашедшим себе достойное занятие. Конечно, не навсегда – мне предстояло еще научиться очень многому.

Мы условились с Галеном, что через полгода, или немногим больше, отдохнув в кругу семьи и подарив всем родным дорогие подарки, я вернусь в Пергам и продолжу свое обучение. Но судьбой было уготовано иное.

Вспыхнула война с Парфией, могущественной империей и давним врагом Рима. Уже находясь в Александрии, я получил письмо от Галена, где он в спешке и несколько сумбурно рассказывал обо всем произошедшем, включая упразднение игр в амфитеатре и серьезные беспорядки в городе. Наступали тяжелые времена.

Получив известие о смерти императора Антонина Пия, парфяне, полагая смену власти отличным моментом для коварных планов, вторглись в Сирию. Свергнув римского наместника, они устроили кровавую резню. Глубоко возмущенный и взбешенный их бесчестием, глава Каппадокии – соседней римской провинции – Марк Седаций Севериан, с одним легионом во главе пришел на подмогу, но в трёхдневном сражении при Элегее, стоявшее насмерть римское войско медленно истекло кровью и было полностью уничтожено, а сам Севериан бросился на меч. Врагов было чудовищно много.