Как и всякий человек, за долгие годы бурной жизни наживший немало врагов, капитан привык быть на чеку и не ожидал ничего доброго от тех, кого не мог вспомнить. Особенно, если они вдруг узнавали его самого.
Через полчаса мы сидели в таверне и ждали, пока служанка принесет нам второй кувшин вина.
– Латал этих бездельников, что кромсают друг друга на потеху толпы? Ах Гален – я ждал от него большего! – досадовал Антиох, узнав от меня в кратком пересказе все, чем мы с Галеном занимались в Пергаме. – Ну а где же он теперь?
– В Риме. Он отправился туда, едва вспыхнули беспорядки с начала войны. Гладиаторов распустили. Лечить крестьян, да пару знатных особ, что еще остаются в Пергаме – мелковато для такого врача, как Гален.
– Н-да, парфянские псы…эта скверная война… – задумчиво стучал пальцами по столу Антиох. – И что же? Тебе надо в Рим? К нему?
Я кивнул.
Антиох неспешно озирался, рассматривая сидящих за другими столами. Ему нужно было что-то взвесить и обдумать.
Было шумно, пахло прогорклым маслом, вином за пару ассов и подгоревшей курицей. В дешевую предпортовую таверну мы зашли лишь потому, что капитану понадобилось срочно промочить горло - неважно чем. Тут и там сновали пьяные компании. Пару раз наш стол чувствительно задели местные задиры и кувшин с вином опасно покачнулся. Молниеносным движением Антиох удержал его от падения, бросив в сторону провокатора такой взгляд, что тот предпочел немедленно ретироваться за соседний столик.
– Завтра я обговорю с парнями – может за повышенный риск мы урвем изрядный барыш, доставив пшеницу, масло и шелк от тех неудачников, кто просрал шанс отправить партии раньше. Ежели выйдет – возьму на борт и тебя. Так и быть. В долг старой дружбы с Галеном, конечно – не обольщайся – Антиох весело подмигнул мне.
Я благодарно кивнул.
– А сейчас, давай-ка выпьем! Квинт, говоришь? Ну, рассказывай, чему он там тебя научил. Удиви старика! Мне тут повадилась досаждать одна дрянь – может, взглянешь?
Не дожидаясь моего согласия Антиох приподнял край туники и над коленом я увидел небольшую, покрытую гнойной коркой язву.
Через несколько дней, тяжело нагруженная онерария[1] вышла из гавани Александрии. Позади остался величественный Фаросский маяк. Дым от его огня столбом поднимался вверх, исчезая за редкими облаками.
– Странно, что боги еще не разломали ваш светильник, если где-то там Олимп и вы воняете дымом прямо Зевсу в ноздри – ворчливо комментировал Антиох, шествуя по палубе и раздавая приказы матросам из команды. Прямоугольный парус на грот-мачте, треугольный там же и маленький на фок-мачте надулись, принимая в объятия бодрый осенний ветер. Сложенный из оливы и дуба, просмоленный корпус корабля протяжно заскрипел и, вздымая пену, понес нас в открытое море.
Вид мельчающего города, остающегося далеко позади, был невероятно красивым.
Терракотовые крыши блестели, сливаясь в единое охровое полотно, где-то вдалеке возвышающееся над глубокой морской синевой. Вода бурлила под килем, словно разговаривая с кораблем. Из-за тучи выглянуло солнце и в туманной пелене соленых брызг за кормой заиграла радуга.
***
Наше путешествие прошло на удивление легко.
Выйдя из Египта в направлении Кипра, мы обогнули остров с запада, прошли вдоль южного берега Малой Азии до Родоса, затем проплыли Малейский мыс на юге Пелопоннеса и дальше следовали в сторону южной Италии.
Ни шторма, ни бунты, ни пираты, время от времени все-таки чинящие беспредел в водах Империи, не помешали нам дойти до порта назначения – Остии.