Сейчас я уже мог разглядеть его очертания – накренив корпус и ловя ветер мы вот-вот собирались войти в главные водные врата ойкумены[2].
Сзади подошел и оперся о борт Антиох.
– Так я тебе скажу Квинт – любуйся, ведь этому городу не долго осталось.
Я вопросительно взглянул на капитана. Город и порт выглядели величественно и нерушимо. Отстроенный Траяном после неудачного проекта Клавдия, он поражал масштабом и продуманностью мелочей.
– Море… оно уходит отсюда – мелеет. Мне видно это. Я многое знаю – Антиох постучал себя пальцем по лбу.
– Пройдет век, два, ну самое большее три – и все. Траянов порт немного отсрочит неизбежное, но от судьбы не сбежишь. Мойры уже перерезали эту нить. Уйдет и Посейдон. Скоро. Не по меркам людей, так по мерке городов. Но на наш век хватит!
Антиох выпрямился, хлопнул меня по плечу и зашагал по палубе, покрикивая на зазевавшихся матросов.
Когда мы вошли в громадный шестиугольный порт, длинным каналом соединенный с морем и Тибром, я не смог заставить себя поверить капитану. Город жил, работа кипела, а вода стояла очень высоко. Последние в этом году суда, прибывшие со всех уголков Империи, день и ночь разгружались, затаривая длинные вереницы складов.
Товары оттуда хлынут в столицу и далее по разветвленной цепочке дорог, густой вереницей летящих через весь Лаций[3], соединяясь в Риме.
Вспоминая отказы александрийских капитанов, я с искренней благодарностью предложил Антиоху 40 денариев, но он не взял ни одного и поблагодарил за вылеченную язву. Методично и на протяжении всего плавания я припаривал ее, следуя четким галеновским рецептам.
Это сработало!
– Нажрись на них лучше как следует, Квинт, за мое здоровье! И обними покрепче пятого сына Асклепия, когда тебе удастся его разыскать. Сам то я начал бы поиски со столичных лупанариев, видит Зевс, но тебе порекомендую пошарить по библиотекам – Антиох рассмеялся.
Намекнув на важные дела в Анции он, прямо из порта, взял лошадь. При должной выносливости скакуна Антиох оказался бы там уже к вечеру. Где-то там же был сейчас и мой брат, оттачивающий ораторские приемчики – хорошо было бы его навестить, подумал тогда я.
Пройдя через шумный город, полный снующих тут и там матросов, грузчиков, зазывающих в свои объятия шлюх и мрачного вида солдат, сторожащих склады, я договорился о повозке и, в компании пары торговцев, выдвинулся в Рим.
В пути мы отлично побеседовали, в основном о сортах вина, в которых я тогда решительно ничего не понимал и о типах пряжи, в которой я, напротив, разбирался отменно. К несчастью, соскочив с булыжника, у повозки треснуло одно из колес, так что к городу мы прибыли лишь к полуночи. В темноте я смог разглядеть только мощные стены, когда мы подъехали к воротам и беседовали с конвоем городской стражи.
Оказавшись в городе, я попрощался со своими случайными спутниками, спешащими переночевать к своим друзьям, и оказался перед выбором, где провести эту ноябрьскую ночь. Было зябко и я, кутаясь в плащ, натужно тащил свой чемодан с основными пожитками, моля богов, чтобы никто не решил меня в такой темноте ограбить. Сделать это для матерых столичных головорезов было бы, пожалуй, даже слишком просто.
Не стремясь испытывать терпение Фортуны слишком долго, я сунулся в ближайшую таверну, над которой возвышалась шестиэтажная инсула[4], пугающая своей высотой. Темный облик ее нависал надо мной, словно громадное, исполинской толщины дерево. Из темных недр, правда, прислушавшись можно было различить вполне земные звуки - женские стоны, чью-то замысловатую брань и плач грудного ребенка.
Свободной оказалась лишь комната на пятом этаже и я, заплатив повышенную цену за срочность, отдал денарий и практически наощупь поднялся по лестнице.
Совсем скоро Морфей уже принял меня в свои бархатные объятия.
Солнечные лучи, играя, сделали пробуждение очень ранним. Я выглянул в прорезь окна, откуда меня обдало прохладной свежестью раннего утра – город был покрыт туманом. Несмотря на высокий этаж ничего невозможно было разобрать за молочной пеленой, окутавшей все здания и улицы Рима.