– А дальше пойдете пешком. Я не хочу рисковать каретой.
– Пешком – значит, пешком, – согласился Нюх, довольный тем, что предусмотрительно уложил в рюкзаки запасы еды, питья и столовые принадлежности.
Подъехав к мосту, кучер остановился и попросил всех освободить карету. Затем он снял с крыши четыре рюкзака. Проделывая это, бедный лемминг трясся, а мыши царапали землю когтями и били хвостами. Кучер и мыши явно чего-то боялись. Еще не успела группа перейти мост, как карета исчезла за поворотом дороги. Кучер стегал кнутом желтошеих мышей, которые и без понукания неслись со всех лап подальше от этих мест.
– Ну вот мы почти у цели, – сказал Нюх. – Рюкзаки у всех в порядке? Хорошо. Тогда вперед!
«Люблю я гулять по холмистой стране и при этом петь с рюкзаком на спине», – действительно запел Грязнуля.
– Прекрати этот вой! – заворчал Плакса. – У меня от него голова болит.
– Разве ты в детстве не был скаутом? – спросил Грязнуля. – Тетушка по средам обычно посылала меня на сбор. Мне это нравилось… Песни у костра… Вязание морских узлов. Вбивание колышков в землю. Установка палатки. Очень увлекательно. А поджаренные на костре ломтики хлеба! Они так вкусно пахли!
– Моя мама считала, что скауты – просто хулиганы.
– Нет, совсем наоборот. Ты много потерял, Плакса. Пешие походы, путешествия на байдарках, сооружение веревочных мостов. Ничто не может с этим сравниться. Только так можно стать настоящим самцом. Разве я не прав, Бриония?
– Ну, самцом я все-таки не стала, но лапы у меня с тех пор действительно крепкие! – весело ответила она.
20
Всю дорогу до Слаттленда Врун чувствовал себя отвратительно. Возможно, он объелся жаворонковыми яйцами и жирной ветчиной из полевки, или всему виной было неспокойное море и горностай-бизнесмен, его сосед по каюте, непрерывно певший в ванной, словно лягушка, страдающая от аппендицита. К тому времени когда корабль достиг Слаттленда, Врун решил, что слишком болен и не в состоянии преследовать ласок. Придя к такому выводу, он позвонил мэру Недоуму.
– …Итак, вы понимаете, мэр, мне придется сесть на первое же судно, идущее домой, – закончил он долгую и тщательно отрепетированную речь.
– На судно, идущее домой? Я послал тебя работать! – взревел мэр. – Слушай, Врун, сейчас я не могу говорить. Идет ежегодное собрание акционеров домов для бедных. Вряд ли нищие принесут нам в следующем году большую прибыль, и меня это немного огорчает.
– Но, Толстопуз, мне очень плохо! – воскликнул Врун, решив, что после всех перенесенных испытаний может называть мэра по имени. – Мне необходимо отдохнуть. Мне нужен настоящий отпуск. А здесь стоят жуткие морозы! Окно в моем гостиничном номере затянуто льдом. Здесь не разрешают класть в постель бутылки с горячей водой. Когда я жалуюсь на холод, меня называют тряпкой.
– А ты и есть тряпка! – огрызнулся мэр. – И что это за «Толстопуз»? Для вас я мэр Недоум. Я ваш босс, а не приятель.
– Может быть, в один прекрасный день вы станете моим шурином, и будет глупо, если я тогда буду называть вас мэром, – ответил Врун, которому тысячи километров, разделяющие их, придали смелости.
– Только через мой труп!
– Как угодно.
На обеих сторонах провода повисла напряженная тишина.