— Ага, — кивнул Михаил. Приятная уверенность в том, что друг сделает всё быстро и чётко согрела душу. Пока не появилась понимание. — Стоп! А ты-то как?
— Я? Я — тэра, — Зубров улыбнулся, будто извинился. — Даже, если я выживу и останусь при тебе, то внушить мне иную реальность всё равно невозможно. Просто буду рядом. До конца.
Михаил замер. Пронзило понимание — при всей тяжести будущего существования, то, на что добровольно пошёл его страж, было подвигом. Осознанным. Не тем, вбитым в плоть и кровь тренировками, когда падают на гранату, не успевая понять, что умирают, и не тем, что возникает неожиданно, как случайность или как непонимание вероятности смерти, когда прут напролом, с залитыми ненавистью глазами. Это было тем, взвешенным, осмысленным, и потому — тяжёлым и суровым, но непреклонным решением, за которым возникала высшая человечность. Доступная, наверное, только ангелам. Хладнокровным, равнодушным, жестоким и стойким ангелам. Михаил сглотнул и, сам себе дивясь, тихо сказал:
— А у меня Наташка… вот… вроде бы… Ну, понимаешь…
Юра-сан несколько мгновений соображал, а потом расплылся в улыбке:
— Ну, ёлки-палки! Вот не ожидал уже хороших новостей… Как же это здорово, Мих! — пудовый кулак лихо ударил в плечо.
— Здорово, — пошатнувшись, неловко улыбнулся Михаил.
— Значит, жизнь продолжается! — Зубров оптимистично подмигнул.
Ощупал карманы и вытащил пачку. Медведев согласно кивнул — вот это дело! Сел рядом. Закурили. Знакомый запах, словно по щучьему велению, изменил течение мыслей. От философских абстракций, через милые сердцу картины дома к суровой действительности. Оба вздохнули, и Михаил понял, что думают одинаково. Только один теряется спросить, а другому тяжело признаться. Михаил потянулся и хлопнул друга по плечу:
— Прорвёмся!
— Прорвёмся, — кивнул Юрий.
Ухмыльнулись, удачно скрыв за маской уверенности и силы духа обречённость момента. Докурили.
— Ложись первый, — предложил Юрий.
— А смысл сидеть по полночи? — пожал плечами Михаил. — Нас и так хорошо стерегут. Как золотых истуканов. Ложись тоже. Хоть выспимся оба перед аудиенцией — всё в радость.
Зубров пожал плечами и, накинув куртку, лёг. Михаил по примеру друга тоже не задержался. Так и устроились спать по две стороны от мирно тлеющей «Альфы Центавра», заботливо умерившей свет. Забылись. Но ни тепло, ни мягкость шкур, ни пряный запах не успокаивали — сны ложились тяжело и смутно, словно на лихорадочное сознание.
Глава 15
Горгония
Вздох спящего рядом друга оборвался внезапно и не поспешил продолжиться. От этого Медведев и проснулся. От беззвучья да от чувства навалившейся опасности. Проснулся мгновенно, сжатой пружиной, готовой разворачиваться и бить. Только, приоткрыв глаза, понял, что может лишь напряжённо затаиться.
— Времени нет. Сиди смирно.
Голос женщины лился в сознании, минуя пространство. Розовые губы не шевелились, словно застыли печатью на белой маске. Но голос был, он звучал подобно пенью виолончели — низкий, глубокий, бездонный, бархатный. То ли чревовещание, то ли гипноз, но голос звучал, пьяня и будоража.
ebooksa