Ангелы: Анабазис

22
18
20
22
24
26
28
30

— Значит, тэра, — Михаил с трудом продышался, закрыв глаза. Открыл, посмотрел на руки — побелевшие кулаки дрожали на вороте друга. — Значит, её тоже… Как тебя, да? Ко мне приставили? Следить?

— Охренел?! — Юрий сорвался на крик. — Умом тронулся?! Паранойя одолела?!

— Юр, — Михаил отпустил и устало отсел, — ты не ори, а? Просто скажи.

— Просто! — Юрий зло одёрнул куртку. — Просто только сказки сказываются!

— Вот и расскажи мне… сказку.

Тишина повисла не надолго.

— Тэра, — остывая, признал Юрий. — Но не нашей школы. Из Хоро-сет. И не подставная она! Мы тебя под охранение взяли сразу, как только ты Путь Отцовства принял. А тут ты сам Наташу нашёл. В школах такое смятение было! Чуть до конфликта с Хоро-сет не дошло. Вовремя связались с их старшинами и… — Юрий напоролся на уставший, больной взгляд друга и осёкся. — Короче, любит она тебя. По-настоящему. Ведьмам не прикажешь, знаешь ли.

— Ведьмам, — смакуя, протянул Михаил и грустно улыбнулся. — И серьёзная ведьма?

— Да уж куда серьёзней, — хмыкнул друг. — Ведунья старшего круга!

— Ни о чём не говорит, — улыбнулся Михаил и, потягиваясь, стащил с себя куртку. От тепла «солнышка» да после еды тело разогрелось и разомлело. Стало светло и хорошо на душе. Чёрные подозрения ушли в прошлое, а в настоящем осталось глупая, возможно, но гордость: жена — ведьма. Настоящая. Интересно только — приворотное зелье каждый день в чай подливала, или раз в месяц?

Юрий словно мысли подслушал и улыбнулся:

— Любовь — материя тонкая. Если уж она есть — значит, есть. Если нет — значит, нет. Тэра её чувствует как воздух, как воду, как свет. Она жарит кости, лёгкие свербит, сердце переполошивает. Любовь — это наполненность силой. Она священна, как молитва, как сатори, как Божественное откровение. И, если тэра любит, то это не игры сознания, не ошибка, не самовнушение. Любовь — чувство, которое мы хорошо умеем отличать.

Под тихие монотонные объяснения друга Медведев скинул одежду и растянулся на шкурах. Тонкие волоски меха приятно жалили уставшую кожу. «Альфа Центавра» пушисто искрилась на расстоянии вытянутой руки, заботливо тянулось лучиками в сторону человека. Михаил не отказал себе в удовольствии и любопытстве естествоиспытателя — потянулся и подставил ладонь: «Что это может быть? Стабильное образование типа шаровой молнии? Хитрый вариант изотопного распада? Типа радиофосфора, но стабильнее и без радиации? Или ещё что?.. Но у шаровых молний не бывает протуберанцев… Минисолнце? Зелёный карлик?». Огня не было. Мягкое доброе тепло щекотало пальцы, тонкими зеленоватыми язычками пробегая по коже.

— Юр, — Михаил опрокинулся на спину и поманил «Альфу Центавра» за собой — солнышко послушно сдвинулось и зависло на пальце, словно мячик у виртуозного жонглёра. — Что значит этот ваш Путь Отцовства? Почему меня охраняли? Зачем я вам?

Юрий промолчал. Раздевшись, лёг рядом. Схватил с каменного подноса горсть орехов и методично стал раскалывать, складывая по горкам раздельно ядра и скорлупу — по всему видно, тренировал ущербную руку. И получалось это у него до того ловко, что, если бы Михаил своими глазами не видел, что плечо было вывихнуто, не поверил бы в травму.

— Юр, белку-то не изображай…

— Думаю.

— Как бы сказать так, чтоб ничего не сказать?

— Угадал, — усмехнулся Зубров.

— По-моему, у нас не так много времени осталось.