Ангелы: Анабазис

— Да знаю я! — поморщился он. — Только надежда-то умирает последний! Если ты сможешь выбраться, то излишнее знание отяготит твою жизнь. А, если нет?

— То надо б знать, за что всё это. И — зачем.

Юрий ткнулся лбом в сложенные руки. Михаил помолчал в ожидании ответа, а потом приподнялся и хлопнул друга по плечу:

— Ладно, забудь! Проехали.

Юрий вздрогнул, обернулся. Медленно покачал головой:

— Не проехали. Слушай. Только обещай мне…

— Да не нужны мне твои тайны! — огрызнулся Михаил. — Твои! Твоих Пресветлых! Своих проблем хватает, блин. Пошёл я… в компот купаться!

Поднялся и, пройдя пару шагов, тяжело скользнул в меховую яму. Ухнул, оказываясь в горячей воде. Сунулся с головой, вынырнул, зафырчал, отряхиваясь. Что-то преувеличенно-бодрое напевая, принялся смывать пот и пыль. Морщась, обмывал раны и царапины. Сперва они зудели, отзываясь на тепло и целебные составляющие ванны, потом распарились и стали только тихонько покалывать при натяжении мышц. Сошли корки крови и грязи, и под ними обнаружилась новая тонкая кожа. Разглядывая её, Михаил удивлённо хмыкал — тэра постарались на славу.

— Ты принял на себя судьбу своего двоюродного брата, погибшего на восхождении.

Михаил обернулся. Зубров говорил отрывисто и быстро. Словно заставлял себя.

— Он был тэра. Как и его отец. Подготовленный тэра с особой миссией. Когда ты принял на себя ответственность за его смерть, линии Судьбы сместились. Не спрашивай: как? — всё равно не отвечу, не моя эта вотчина — знать такое. Но факт — ты и так имел высокий потенциал, но, приняв будущее брата, стал уникумом. Потому и взяли под опёку.

— А Сашка? — спросил Михаил и тут же додумался: — Ах, да! Стал бы воином? Он же поэтому в армию попёрся…

— Нет. Он служил бы под такой защитой, что и себя бы мог держать в форме и на рожон бы лезть не пришлось, — хмыкнул Зубров и, отведя глаза, сглотнул: — Я бы постарался.

Медведев замер на миг. Вспомнилось, как сам рвал и метал, потеряв брата, сманенного в горы. Как не спал ночами, тупо глядя в потолок. Как бешено зубрил предметы — до умопомрачения, до тумана в глазах. Как гонял себя на тренажёрах, выводя с потом слёзы. Как дрался, стискивая крики ярости и боли глубоко внутри… Вспомнился Святослав, стоящий на коленях перед своим Ведущим. В покорности позы сквозило отчаяние. Тогда оно было не понято, не замечено, но вот теперь осознано с должным чувством. Не может страж оставаться сиротой. Невыносимо это существование для того, кто честен со своей совестью.

Локоть заломило острой болью. Вспомнилось прикосновение уходящего Святослава. Снова накрыло волной жара, пронзающего кости, опаляющего дыхание, сердце доводящего до одури…

Поднял рубашку, обтёр влагу с кожи. Расстелив ставшую мокрой одёжку, поманил послушное солнышко — просушить. А сам сел рядом с другом. Тому требовалось его присутствие.

— Поэтому тебя ко мне? — тихо спросил Михаил.

— Милосердный ведущий школы дал мне шанс. Потому что я не был с хранимым в его последнем восхождении.

За хмуростью и кривой усмешкой Юра-сан неумело попытался скрыть боль. Это было так явно, что Михаил даже растерялся, не найдя, что ответить.

— Если бы ты знал, как я тебя ненавидел, — вдруг тихо сказал Зубров. — Я, когда послушание принимал, думал, как ещё получится сдерживаться! Думал, что не смогу выполнить задачу и сам тебя в первую же встречу порву. Дураком был. Не понимал.