Я так любила его за это!
– Наконец-то хоть что-то другое, а не только карена, да?
– Ах, карена, – сказала моя мать, молчавшая до сих пор, потому что ситуация и для неё была неприятна. Единственным, кому она нравилась, явно был Хейко.
– Ким, а ты знаешь, что такое карена?
– Нет.
– Это гэдээровский лимонад. Это сокращение от КАлорийно-РЕдуцированный-НАтуральный. Кошачья моча в чистом виде. Я считаю, за один этот чай со льдом стоило тогда выйти на улицы.
Рональд Папен дружелюбно улыбался, хотя я не была вполне уверена, что он тоже считал эту карену кошачьей мочой. Он в ГДР был против системы, но не обязательно против лимонада. Хейко Микулла же редко упускал случай оплевать и выругать ГДР. До нынешних каникул я считала это сравнительно нормальной заносчивостью западного немца. Я же совсем не знала, что Хейко, как и его жена и мой отец, были родом с Востока. Из Белица, юго-западнее Берлина. Он всегда вёл себя так, будто вообще не имел никакого отношения к тому государству. Часто отпускал на этот счёт шуточки, которых я не понимала.
Однажды, когда мы в Роденкирхене стояли в мясной лавке, он сказал: «Ким, а знаешь, почему в ГДР каждый мясник должен был выделить хотя бы одну колбаску на оформление витрин?
И я сказала: нет. Во-первых, потому что я не знала, а во-вторых, потому что именно этого ответа он от меня и ждал.
– Потому что иначе бы люди встали в очередь за кафелем с витрин.
Я тогда с готовностью улыбнулась, но ничего не поняла и считала, что он фантазирует. С моим сегодняшним взглядом на него я думаю, что Хейко в такие моменты вспоминал своё прошлое. Это был тот горький момент, от которого избавляются, подшучивая над собой. Для него годы в ГДР были потерянным временем жизни, он оглядывался назад без ностальгии. И уж тем более как бывший политический заключённый. Эту взаимосвязь я до сих пор не осознавала.
– И что? Как поживает твой бизнес с маркизами?
– Хорошо, спасибо, – торопливо ответил мой отец. – Дела идут хорошо. Особенно с помощью Ким. У неё талант в продажах.
– Да? В самом деле? – удивилась моя мать, потом встала, чтобы смешать себе джин с тоником.
Она нервничала. И для этого имелись основания. Это прямо висело в воздухе.
– Маркизы – просто хит, – добавил Рональд, как будто должен был помериться силой с Хейко. Или изобразить для него, что он под конец вытянул главный приз с этими штуками. Он пил свой чай со льдом.
– Ясное дело, они крутые, – сказал Хейко. – Иначе что бы вы делали все эти шесть недель в этой рурской дыре? – Он сказал это с пренебрежением, которое вывело меня из себя. И мне казалось, что это было не его собачье дело. У меня совсем не было желания рассказывать ему про наш Бич-Клуб, про Алика, про наши поездки. Про топ-5 «Акрополисов» и про победу Октопуса в турнире по скату. Это принадлежало только мне и моему папе. И я скрестила руки на груди и гордо заявила:
– Мы слушали «Пудис». – Я взглянула на Рональда Папена, тот кивнул и окрылённо улыбнулся мне.
– Самый кромешный ужас – «Силли», «Карат» и «Пудис», – продекламировал Хейко, засмеялся и пополнил свой стакан.
Я сочла эту кричалку оскорблением Рональда Папена.