– И как я могу вписаться в эту игру? – спросил мой отец с радостным ожиданием.
– Если хочешь, мы приоткроем тебе дверь. И тогда ты сможешь продавать это эксклюзивно. Подумай только: раз уж ты всё равно в разъездах, для тебя уже сущий пустяк стать при этом миллионером.
Тут он явно переоценил алчность моего отца. Но историю с чудодейственным средством из космоса отец оценил по достоинству.
– Неслыханное дело! – так и сказал он.
– А я что говорю! – воскликнул Тольксдорф. – Всё устроено следующим образом: ты каждый месяц заказываешь товар на шестьсот евро. Ты его продаёшь. Это пустяковое дело. Оно приносит оборот в девять тысяч евро. Пятнадцатикратно от стоимости покупки. А если ты завербуешь и других распространителей, за каждого нового члена семейства Sunpower получишь премию сто евро, на которую будет уменьшена цена твоей закупки товара. Значит… – он поднял указательный палец и сделал паузу, – …если ты в месяц найдёшь всего шесть новых распространителей в своих поездках, ты будешь получать товар уже бесплатно. То есть ничего не вкладывая, ты поднимаешь девять тысяч. В месяц. Минимум.
В комнату снова вошла его жена, и я спросила, можно ли мне воспользоваться их туалетом. Мне в виде исключения действительно было на сей раз надо, и это была большая удача, потому что если бы я не ушла, Рональд Папен, вероятно, клюнул бы на это безумие и подписал бумаги.
Я шла по коридору, и дверь в детскую комнату стояла открытой. Может быть, госпожа Тольксдорф беспокоилась, что иначе не услышит младенца. Или она просто забыла закрыть дверь. Как бы то ни было, она стояла открытой, и я заглянула туда. Всё помещение было до потолка забито коробками. На каждой стояло название Sunpower, там были сотни коробок всех возможных габаритов. В середине комнаты как раз ещё оставалось место для детской кроватки, в которой младенец беспокойно вертел головой и что-то лепетал.
Когда я возвращалась из туалета, дверь была уже закрыта. Я вернулась на своё место в гостиную и посмотрела в глаза госпоже Тольксдорф. Она знала, что я увидела тысячи непроданных банок порошка Sunpower, громоздящихся в детской. Как сказал её муж, «этот товар рвут у нас из рук». И тут сидит напротив меня эта женщина, мы смотрим друг другу в глаза, и то, что я в них увидела, было чистое отчаяние. Тотальное несчастье. Полная безуспешность. Никто не покупал эту дрянь по неслыханным ценам. И никто в своём уме не поддавался на уговоры войти в долю этого мёртвого бизнеса. Каждый месяц, сколько действовал договор, в этот дом поступало товара на шестьсот евро, и товар складировался в детской комнате. Не удивительно, что оба приняли нас так дружелюбно, терпеливо выслушали преимущества раздвижной маркизы и казались такими заинтересованными. Госпожа Тольксдорф массировала большим пальцем одной руки тыльную сторону другой. Так сильно, что кожа под пальцем побелела.
– Моё предложение: я сделаю тебя руководителем продаж по всей западной части Рурского региона. Ты сейчас подпишешь, а я сделаю тебе вступительную скидку в тысячу евро. В ответ ты передашь мне «Мумбай» шириной три метра. Как ты на это смотришь? Вариант это или не вариант?
Рональд Папен колебался. Какой неожиданный шанс. Как нарочно теперь. В последнее время ведь выяснилось, что он в своём коммивояжёрстве мог распродать всё. И тут на смену идёт этот новый оригинальный продукт. Я к этому времени уже настолько хорошо знала своего честного отца, что могла читать его мысли.
Первая мысль: какие дружелюбные люди, им нравятся мои маркизы.
Вторая: такая оригинальная и надёжная бизнес-идея.
Третья: и они рассматривают меня как достойного этой идеи.
Четвёртая: да я из чистой вежливости не смогу отказаться.
Пятая: тогда я смогу профинансировать учёбу моей дочери.
Хорошо, пятую мысль я в нём не прочитала. Но если бы я в этот момент сказала, что это блестящая идея для того, чтобы оплатить мою учёбу, отец уже без всяких колебаний заключил бы договор и в течение двух лет стал бы владельцем целого склада калифорнийского литгуколя-4. Вместо этого я сказала:
– Папа, нам, к сожалению, надо идти. У меня опять разболелся живот. Мне очень жаль, но дела совсем плохи.
Я смотрела на него при этом с мольбой и настойчивостью, на какие только была способна. Против такого литгуколь-4 был бессилен. Мой отец вскочил, немедленно включив тревогу и спешку. Госпожа Тольксдорф вышла из гостиной, а мы ещё постояли некоторое время в нерешительности. Мой отец подал руку бедному Тольксдорфу, который целых полчаса старался завербовать распространителя, и мы простились. В прихожей Папен пообещал скоро заехать ещё раз на предмет заключения договора, но все знали, что этого не произойдёт. То было молчаливое понимание с того самого момента, как мы с госпожой Тольксдорф посмотрели друг другу в глаза. Она заперлась в ванной. Я слышала, как она плачет.
– Они хотели тебя надурить, – сказала я, когда мы сидели в «Венеции» у церкви Мира в Бохуме. Против обыкновения мой отец взял только кофе с мороженым. Я смотрела на него сбоку, а он, казалось, что-то обдумывал. Потом он улыбнулся и сказал:
– Да я знаю, сокровище моё.