– Как же всё будет дальше?
– Что как будет дальше?
– Когда закончатся каникулы. Ты уедешь домой. Тебя больше не будет.
– Да, жаль, – сказала я.
– Но ты могла бы остаться и здесь, – сказал Алик после паузы. – Переведёшься в гимназию Макса Планка, где учусь я. Будешь здесь жить, и мы и дальше будем видеться каждый день. Или почти каждый день. Каждый день я тебя и не выдержу, – он улыбнулся.
Об этом я ещё не думала. Эти шесть недель я рассматривала только как каникулы, вначале как погубленные, потом как удавшиеся. Но я никогда всерьёз не задумывалась о том, чтобы просто остаться здесь. Ведь не остаёшься же в Шарм-эль-Шейхе или на Ибице, когда заканчивается отпуск.
– Да это же чушь, – сказала я. – Я живу в Кёльне, а не здесь.
– Но могла бы жить и здесь, – настаивал Алик. А поскольку я не понимала, как это было важно для него, и потому что я вообще не понимала, как он боялся меня потерять, и потому что мне было шестнадцать и я не знала, что я для него значу, и потому что я лишь медленно начала учиться, как надо обходиться с чувствами других, я не нашла ничего лучшего и более разумного, как сказать:
– Не думаешь же ты всерьёз, что я стану здесь жить, если меня не заставят.
Это же было место каникул. Я не хотела сказать ничего обидного. Но для Алика, которому так сильно хотелось, чтобы я осталась с ним, мой ответ был сродни катастрофе. Он-то здесь жил. Он не был здесь на каникулах. Металлолом и красно-коричневая земля, бурьян по колено, затхлый запах из канала, тяжёлый воздух перед грозой и этот продуваемый всеми ветрами домик его родителей – были его родиной. Она была достаточно хороша для него, но явно недостаточно хороша для меня.
Он неуверенно вытирал тряпкой прилавок и боролся со слезами. В конце концов бросил тряпку на пол и пошёл к своему велосипеду. И как будто всего этого было мало, я крикнула ему вдогонку:
– Да хватит притворяться-то!
Но он уже сел и укатил.
В середине дня на склад заглянул Лютц. Мой отец как раз был занят тем, что готовил плёнку, потому что он действительно прельстил одну старую даму, и она за шестьдесят евро купила у него защитный чехол для ковра. Теперь он возился с этим чехлом, и у него было довольно дурное настроение, потому что оказалось очень непросто выкроить плёнку точно по мерке, да ещё и вдеть в края резинку, не повредив при этом хлипкий материал. Возможно, до него стало доходить, что эта производственная идея ещё не вполне созрела.
– Нам надо поддержать Октопуса, – сказал Лютц тоном, не допускающим возражений, о чём бы ни шла речь.
– И в чём же? – спросила я.
– Сегодня состоится турнир по скату. Проводит Общество рабочей благотворительности в Рейнхаузене. Он участвует. И мы поспорили.
– Кто на что поспорил?
– Я сказал, что он вылетит на первом круге. Ахим считает, что он войдёт в первую десятку. А сам Октопус поставил сотню на собственный выигрыш.
– Я считаю, это очень оптимистично, – сказал Рональд Папен. – Ну, тогда пойдёмте.