– Пойдем, друг. Или хочешь остаться? – глядя на закрывшего от удовольствия глаза кота, поинтересовался мистер Розен.
– Мяу! – ответил Льюис и уже через секунду стоял в коридоре, ожидая своего нерасторопного двуногого.
– Попрощаться не хочешь? – удивился Дэвид.
Кот развернул уши и непонимающе уставился на хозяина. Выражение его морды с растопыренными во все стороны усами так и говорило: «Что ты имеешь в виду, безумец?»
– Дорогой, я не люблю прощаний, – воспротивилась женщина и замахала руками. – Прощай – означает навсегда, а в мире нет ничего вечного. Мы с вами еще обязательно свидимся, поэтому уходите, словно вы в магазин за сладким и обратно. И даже не думай обнять меня на прощанье, а то вдруг я тебя прокляну! Понял? – она прищурилась и пригрозила указательным пальцем.
– Понял, – рассмеялся Дэвид. – Тогда что вам купить? Есть особые пожелания?
– Пакет молока, пачку печенья с шоколадной крошкой и будь добр, прихвати «Вестник спорта». Как раз должен был выйти свежий номер с новостями за неделю.
– Любите читать о бейсболе и макать печенье в теплое молоко?
– Именно, «Редсокс» в нынешнем сезоне в ударе. А теперь беги скорее – вдруг магазин закроется.
– Хорошо. Мы скоро вернемся. Не скучайте, – сказал Дэвид и направился к выходу, но остановился в дверном проеме, думая, что же такого можно все-таки сказать напоследок.
– Когда тут скучать? Я пока по дому похлопочу, – мадам Церера махнула рукой.
Его ноги были готовы двинуться в путь, да рука смертельной хваткой вцепилась в дверной косяк, не позволяя сдвинуться с места. Когда встречаешь близкого человека, который тебя понимает, с ним совершенно не хочется расставаться. Всю свою жизнь Дэвид считал, что родной для тебя человек отличается от всех остальных тем, что с ним не только приятно говорить, но и очень комфортно просто молчать. Вот и в эту секунду перед прощанием они молча смотрели друг на друга и понимали без слов. Может быть, в суровом мире Альтеры ему просто хотелось увидеть в мадам Церере того, кем она не являлась? Сказать Дэвид не мог.
– Спасибо, – он решил сказать самое главное.
– Не за что, дорогой, – ответила женщина и улыбнулась.
Пройдя по коридору мимо стеллажей с книгами, мистер Розен вновь оказался у входной двери, где его поджидал Льюис. Чтобы отпечатать в памяти исчезающее мгновение, напоследок он окинул взглядом странное помещение, как и прежде заполненное различными вещами, и только потом взялся за ручку. Словно не желая отпускать гостя, дверь неприятно заскрипела, но все-таки не оказала особого сопротивления и с легкостью поддалась. В образовавшийся зазор кот тут же пулей выскочил на улицу и был таков. Последовав за ним, Дэвид покинул пределы дома мадам Цереры и мгновенно окунулся в прохладный ночной воздух. Где-то вдалеке слышалось стрекотание кузнечиков, иногда прерываемое недовольным возгласом лягушки, чьи размеры, судя по громкости голоса, были весьма внушительными. Если не считать слабый свет из окон, что мягко стелился по лужайке и тропинке, ведущей к дому, то иных источников света вокруг не было. Звезды, прежде ярко сиявшие на небосводе, были закрыты густыми облаками без единого разрыва.
– Льюис? Дружище, ты где? – громко позвал Дэвид.
Ответа не последовало. Мелкий проныра наверняка перескочил в измерение, в котором остался фольксваген, а значит, и Дэвиду пора возвращаться. Он обернулся назад и в светлом прямоугольнике окна увидел мадам Цереру, которая смотрела на него, приложив обе руки к сердцу, подобно тому, как изображают заботливых матерей, что с тоской смотрят на своих детей, покидающих отчий дом. Дэвид помахал ей рукой, а она в ответ только кивнула.
Закрыв глаза, мистер Розен представил себе Толиман, дорогу, по которой ехал, и фольксваген, терпеливо дожидавшийся его возвращения. Мысленный образ оживал, обрастая материей.
– Маленький шаг для человека и огромный для всего человечества, – почему-то пришла на ум фраза Нила Армстронга.
В этот раз переход дался ему гораздо проще: ни головной боли, ни тошноты, ноги и не думали подкашиваться, лишь легкое головокружение и секундное чувство оторванности от реальности. После стольких скачков, часть из которых была для Дэвида как гром среди ясного неба, он наконец научился перемещаться безболезненно.