– Вы обещаете то, над чем не имеете власти, – задумчиво проведя по густым усам, сделал вывод полицейский. – Оставьте пустое балабольство при себе. Что же? Я предупредил – моя совесть чиста. Когда вас там сцапают и крепко возьмут за глотку, вспомните мои слова. А мне предстоит готовиться к худшему.
Полицейский направился было к своему автомобилю, но мистер Розен его остановил.
– Сержант, а что значит – заставили патрулировать окраины? Кто заставил? – напоследок Дэвид решил уточнить слова Стивена.
– Я был слишком паршивым человеком для жизни в городе, но недостаточно паршивым, чтобы изгнать меня из него навсегда.
– А кто заставил-то? – не унимался мистер Розен.
– Я сам. В конце концов, кто как не я сотворил большую часть дерьма в своей жизни? И потому сам себя и наказал. Когда-нибудь, когда почувствую, что расплатился за все, я смогу поселиться в городе, но до тех пор буду его охранять.
– Странный метод искупления.
– И это мне говорите вы? – фыркнул полицейский.
– А за какую провинность вы себя наказали?
– Не вашего ума дело, Дэвид.
Не произнося больше ни слова, Стивен изолировался от общества Дэвида и Льюиса в своем служебном автомобиле и покатил обратно в сторону Толимана. Как долго сержант Маршалл еще будет петлять вокруг Толимана, прежде чем позволит себе въехать в город? На какой срок рассчитано его наказание? Вполне возможно, что он создал для себя личный ад, в котором будет вечно вращаться, не имея ни сил, ни желания отпустить себе совершенные грехи. Зачастую наш Ад подобен запертой комнате с деревянной обшарпанной дверью, где нет никого, кроме нас самих. Хоть тяжелый железный ключ от замка и лежит в кармане брюк, но мы об этом не помним. А когда случайно натыкаемся на него и проводим пальцами по незамысловатым изгибам, отказываемся понимать, что это наш путь к спасению. Затхлый воздух проникает в легкие, оставляя после себя микрочастицы пыли, которые слой за слоем ложатся друг на друга. Полумрак, насыщенный запахом плесени, становится вторым домом, и с каждым днем дышать все труднее, но мы и не думаем покинуть комнату или хотя бы открыть окно. Вместо этого теряем человеческий облик и начинаем превращаться в ее часть, врастая в стену или прогнивший пол. И так продолжается целую вечность. Но самое страшное в том, что это наш собственный выбор.
– А я был паршивым человеком, Льюис? – глядя вслед удаляющемуся автомобилю, поинтересовался Дэвид
– Мяу, – кот не сказал ничего конкретного только потому, что вопрос хозяина был слишком пространным.
В отличие от Дэвида он понимал, что невозможно быть абсолютно хорошим или плохим и все зависит от угла обзора. Герой для одного – чудовище для других. А для кота, проведшего рядом с ним целую жизнь, мистер Розен был самым лучшим из всех людей. Потому вместо бессмысленно долгих объяснений Льюис предпочел подойти к хозяину, поставить передние лапы ему на плечо и, предусмотрительно включив урчалку на максимальную громкость, уткнуться розовым носом в щеку.
– Спасибо, друг, – ответил Дэвид и потрепал кота по затылку. – Надеюсь, ты прав.
Довольно быстро сержант Маршалл исчез за горизонтом, оставив на память о себе только следы протекторов на грунте. Какое-то время Дэвид и Льюис продолжали смотреть на дорогу, как будто ждали, что вот-вот кто-то появится, но кроме них двоих рядом не было ни единой души. Ни криков птиц, ни звуков пребывания человека, даже ни одна собака не лаяла вдалеке, а только лишь пустота и звучный ветер, что продолжал свои игры со стеблями растений.
– Льюис?
– Мяу, – отозвался кот.
– Нам пора.
Не дожидаясь разрешения, Дэвид взял кота подмышку и обошел машину, чтобы проверить колеса. По какой-то странной причине у него закралась мысль, будто должно случиться что-то способное помешать двинуться дальше. Но, по крайней мере, колеса оказались целы. Хотя, возможно, он сам искал повод, который позволит еще немного задержаться, ведь нельзя так быстро и просто отказаться от былых привычек.