– Боже прощения и милосердия, Боже живых и мертвых! Благоволи простереть благостную руку над тем, о котором молюсь, и который предстал пред Судом Твоим. Господи, может быть, и согрешил он, но страдал, любил Тебя, уповал на Твое милосердие и с этой надеждой отошел от мира сего. Прости ему, Господи, помилуй его! Агнец Божий, взявший грехи мира, омой его Пресвятою Твоею Кровью и прими его в Царство Славы Твоей!
Волков стоял слева от меня с абсолютно невозмутимым выражением лица, а Мария украдкой держала мою руку и пыталась то и дело взглянуть мне в глаза. В какое-то мгновение я почувствовал непреодолимое желание бросить все и уехать прочь из этого промокшего города, чтобы вернуться в родной дом и с головой спрятаться под теплое одеяло, где меня никто и никогда не найдет. Я вспомнил детство – самые беззаботные годы в жизни почти каждого человека. Тогда все казалось таким простым и искренним, не то что теперь. Частенько я ловлю себя на мысли, что вновь хочу стать маленьким мальчиком, играть в игрушки, слушать мамины сказки, ощущать тепло ее поцелуя. Но это время безвозвратно ушло, и от него остались одни лишь воспоминания. И так в жизни происходит со всем. Интересно, а каким в детстве был Жан-Луи?
– Умоляю Тебя, Боже, смилуйся над душой того, которого угодно было Тебе призвать пред нами, прими его в место вечного покоя Твоего, прими его душу, которая на земле была нам столь дорога и теперь нуждается в Твоей помощи. Позволь нам встретиться с ней в небе и помоги счастливо перейти ту минуту, которая соединит нас с нею навеки. Умоляю Тебя об этой благодати ради заслуг Иисуса Христа, Господа нашего.
Еще немного, и гроб начнут опускать на дно глубокой могилы, чтобы потом засыпать глиной и сырой землей. И тогда мы больше никогда не увидим Жан-Луи. Какое все-таки странное слово «никогда». Оно скрывает в себе обреченность и безвыходность. Хочется воскликнуть: «Как это так? Это неправда!» А в ответ раздастся: «Никогда». В душе разразится пламя, и наружу снова вырвутся слова: «Нет! Этого не может быть!» А что в ответ? «Никогда». В этом слове скрыты наша величайшая трагедия и наше искреннее счастье. Вопрос лишь в том, в каком контексте оно используется.
Что было потом? Черт побери, ничего не помню. Последнее, что четко зафиксировалось в моей памяти, – это заключительные слова священника: «Вечный покой даруй ему, Господи, и свет вечный да светит ему. Да покоится в мире. Аминь».
Что же было потом? Словно туман окутал меня с ног до головы, но при этом я продолжал быть собой: двигаться, разговаривать. За долю секунды я потерял контроль и воспоминания. Нет, нет. Так не бывает.
Что было потом? Сильвия рассказывала что-то о том, каким хорошим человеком был ее дядя, как ей будет его не хватать. Помню, как гроб опустили вниз, и я увидел человека в длинном плаще и капюшоне. Он стоял у изголовья могилы и смотрел на меня. Или это был я? Нет, не я. Буквально на одно мгновение мои глаза закрылись, и я увидел пустой город и все того же человека в плаще. Город накрыло огромной волной воды, которая смывала все на своем пути, руша здания, вырывая с корнем деревья, и я сразу же открыл глаза.
Что дальше? Думай, думай. Мы ехали в машине обратно домой, Мария сидела рядом, Волков расположился на переднем сиденье. Мы о чем-то говорили, спорили, а на улице вновь начался дождь. Он прекратился лишь на время похорон. Вот так совпадение.
Я не помню, как оказался дома, но отчетливо помню, как мы сидели за столом и пили виски. Втроем мы полностью опустошили бутылку. Из головы не выходил образ человека в длинном плаще. Я действительно видел его на кладбище. А если нет? Вчера я был один в квартире Мартина Истмена… Я ничего не понимаю, в голове полная каша. Мы все еще втроем сидим за столом? Нет. Я один в пустой квартире с выключенным светом. Я сижу на стуле посреди комнаты и смотрю в пустоту. Волков и Мария ушли, я остался совсем один. Из ванной раздался звук льющейся воды – Мария не ушла. Мы вместе с ней проводили Владимира, посадили его в машину и вернулись в квартиру. Что было потом? Как давно этот молодой священник приехал в город? Священник не имеет никакого отношения к происходящему, но почему я подумал о нем?
Я все так же смотрю в пустоту. Послышался звук открывающейся двери: Мария вышла из ванной в одной ночной рубашке. Она подошла ко мне и провела рукой по волосам. А я? Я обнял ее за талию и посмотрел в глаза. Я не понимаю, что реально, а что нет, что происходит сейчас, а что уже прошло. Что было потом? Потом не было ничего… Кажется. Не могу вспомнить.
Еще через секунду я открыл глаза и понял, что лежу на своей кровати. Мысли больше не скачут, события не меняются. Все прошло. Рядом со мной спала Мария. На нас не было ничего. Моя одежда и ее ночная рубашка валялись на полу. На секунду мне показалось, что она не дышит, но затем я почувствовал биение ее сердца. За окном было темно. Я взял часы с тумбочки и посмотрел на время: пятнадцать минут третьего. Не могу лежать – надо подняться и пройтись. Не важно куда, не важно зачем – просто пройтись. Я тихо встал с кровати, чтобы не разбудить Марию, собрал свои вещи и кое-как натянул на себя. Голова сильно кружилась, и меня подташнивало. Здесь, видимо, виноват выпитый алкоголь. Шатаясь из стороны в сторону, я вышел из квартиры. Куда дальше? На улицу? Не могу больше находиться в этом каменном плену в окружении окон, откуда за тобой все время кто-то наблюдает. Пожалуй, лучше будет подняться на крышу: там больше пространства и воздуха. Плевать на дождь! Мне сейчас слишком плохо, чтобы думать еще и о нем. Надеюсь, дворник забыл закрыть дверь на чердак, потому что иначе придется ее выломать.
С трудом преодолевая ступеньку за ступенькой, я поднимался наверх. Я хотел, чтобы Волков лечил меня, но боюсь, что теперь он мне помочь не сможет. Дверь оказалась открыта. Я забрался на чердак и через окно выбрался на крышу. Капли холодного дождя стучали по ржавому металлу и скатывались вниз. Я встал во весь рост и поднял лицо к небу, чтобы вода остудила мою голову. Мне было очень жарко. Такое чувство, будто кровь кипела внутри меня и вот-вот должна была вырваться наружу сквозь тонкую кожу. Голова начала болеть, в висках стучало, как будто в них ввинчивают шурупы, несмотря на сильное сопротивление кости. Господи, я больше не могу, помогите!
– Здравствуйте, – услышал я женский голос позади себя.
Боль отступила. Я обернулся и увидел девушку в легком кремовом платье и с большим красным зонтом. У нее были огненно-рыжие кудрявые волосы, спадающие на плечи, а вокруг шеи обмотан длинный шелковый шарф ярко-алого цвета. Удивительно, что кто-то еще полез на крышу в столь поздний час, и тем более такая девушка, как она.
– Здравствуйте.
– А я думала, что одна люблю стоять на крыше и любоваться городом.
– Я здесь впервые и попал сюда в общем-то случайно. Просто хотел отдышаться, прийти в себя.
– Меня зовут Кетрин, – сказала девушка, протягивая свою маленькую нежную руку.
– А меня Саймон. И часто вы бываете на крыше?
– Каждую ночь я прихожу сюда и смотрю на город, как будто чего-то жду. Вы были сегодня на похоронах Жан-Луи?