Вокруг Митюхи собралось полторы сотни уставших, но не сломленных кавалеристов. Почти все ранены и перевязаны. По-хорошему им бы отдохнуть в покое недельку, а то и две, чтоб в норму пришли, а не в атаку гнать. Вот только никого кроме них нет. А раз так, то и выбора нет!
Сабли наголо. Пистоли взведены. Кони ломятся вниз, навстречу предвкушающим скорый разгром русских австрийцам и их балканским прихлебателям.
Кони быстро набирают ход, пальба, крики, стоны – все уже неважно. Прохора захлестнула волна безудержной ярости: перед глазами алая пелена, сквозь которую видны лишь едва зеленоватые силуэты, скорее даже тени и… все остальные.
Сквозь брешь в рядах русских полков с каждой секундой прорывалось все больше врагов, да и сама брешь увеличивалась, как воины ни старались. Резервов как таковых уже не было, надежд на чудо и подавно. Митюха, да и остальные командиры, прекрасно видели, что мало того, что враг многочисленней и свежей, так еще и боезапаса уже нет. Одна надежда – саперы успеют взорвать ущелье до того, как имперцы его займут.
За пару секунд до сшибки Прохор закричал что есть силы:
– Бей!
Рука со всего маха опускает клинок на голову первого попавшегося врага. Вжик! Слабое сопротивление отточенной стали о кость, и фонтанирующий багровой кровью уже мертвый, но пока еще не осознавший этого австриец падает под копыта тяжеловоза кирасира. А Прохор уже сыплет ударами влево и вправо, убивая и калеча. Перехвачен пистоль за ствол – кончились заряды в первые секунды сшибки, зато набалдашник на рукояти легко проламывает черепа – успей только попасть в проносящихся мимо врагов.
Сзади и с боков, словно кровавые мельницы, орудуют кирасиры, бьющие имперцев куда умелей и злей, чем молодой генерал!
В короткий миг передышки, разворачивая послушного жеребца навстречу выскочившей коннице противника, Митюха подумал, что прорыв все же смогли закрыть. Но нет! Лишь показалось. Их удар лишь отсрочил разгром.
– Отступаем! Стройте батальоны в каре!! – крикнул Прохор, оказавшись рядом с полковником Вороновым.
Он чудом услышал команду, и тут же в ущелье звонким эхом разлетелся трубный глас команды.
Приказ подхватили все горнисты. И после этого фронт, казалось, посыпался! Австрийцы радостно заорали, на пару минут усилили натиск, надеясь погнать русское воинство как каких-нибудь поляков или ублюдочных галичан. Но не тут-то было. Стоило русским перестроиться и сомкнуть ряды, как отпор многократно усилился.
Из оставшихся в живых бойцов образовалось три полноценных батальонных каре – в них вошли воины не то чтоб из разных рот, а из разных полков стояли плечом к плечу так, будто всю жизнь этим занимались!
Каре медленно пятилось, стараясь не дать противнику окружить соседа. И ведь не давали! Не в чистом поле сражались ведь, в ущелье особо не разгуляешься, коли с умом подойти, вот командиры и изощрялись. А Митюха с кирасирами помогал гасить особо рьяные выпады имперцев.
И вот когда каре уже входило в горлышко ущелья, за которым открывался вид уходящих в родные земли обозы с ранеными, с запыленными орудиями и слабосильными полками, на вершине будто какой-то недовольный великан заворчал. Сначала тихо, но затем ропот усилился, а потом и вовсе разразился трескучим камнепадом!
В один миг половину ущелья завалило булыжниками и мелким щебнем! Победа имперцев за жалкие секунды превратилась в поражение. Враги бросились прочь от стихии, оставляя оружие и раненых.
Уставший Прохор смотрел на спины имперцев, а в голове вертелась лишь одна мысль: «Как мне поднять своих на ноги, чтоб собрать трофеи?»
Впоследствии именно этот бой для Митюхи стал поворотной точкой в его летописи полководца, изничтожившей всю мягкотелость, а заодно юношеский максимализм.
Витязь, наконец, и правда стал таковым.
Глава 9