Я сначала видел его руководителем этого ордена, сидящего как судья, перед которым были приведены много бедных индийцев и еретиков, и я видел, что он осуждал их сотнями на мучения и на смерть огнём, потому что они не хотели становиться новообращёнными в его учение. Я видел, его угнетающим всех, кто был недостаточно сильным, чтобы оказывать ему сопротивление, и вымогающим драгоценности и золото в огромных количествах, как дань для себя и своего ордена; и если кто-либо стремился сопротивляться ему и его требованиям, он арестовывал его и в большинстве случаев, без судебного процесса, бросал в темницу, где его замучивали или сжигали. Я читал в его сердце настоящую жажду к богатству и силе, и фактическую привязанность к созерцанию страданий его жертв, и я знал (казалось, читая его самое внутреннее ество), что его религия была всего лишь удобным предлогом, под которым он мог вымогать золото и удовлетворять своё властолюбие.
И снова я видел большую площадь или базарную площадь этого города с сотнями больших огней, сверкающих повсюду вокруг этой площади, что всё это походило на печь, и всю толпу беспомощных робких и кротких туземцев, связанных по рукам и ногам, бросали в огонь, а их крики страданий подымались к Небесам, в то время, как этот жестокий человек, и его пошлые сообщники пели свои ложные молитвы и держали над головой священный крест, который был осквернён их нечестивыми руками, их ужасами и пороками, и их жадностью к золоту. Я видел, что этот ужас был совершен во имя Христовой Церкви — Того, чьё учение несло любовь и милосердие, и Который прибыл, чтобы объяснить, что Бог — это совершенная Любовь. И я видел этого человека, который называл себя служителем Христа, и несмотря на это не имел никакого сочувствия ни к одной из этих несчастных жертв; он думал лишь об одном, как этим зрелищем породить ужас в сердцах других индийских племен, и заставит их принести ему ещё больше золота, чтобы удовлетворить его жадное корыстолюбия. Затем моё видение показывало этого человека после возвращения на его родину, в Испанию и его упоение добытым нечестным путем богатством. Он был влиятельным и богатым кардиналом церкви, которого бедный невежественный простой народ почитал за святого, и который отправился в чужие края, в Западный Мир устанавливать знамя его церкви и проповедовать блаженное Евангелие любви и мира, в то время как, вместо этого, его путь был отмечен огнём и кровью. И тогда мое сочувствие к нему закончилось. Затем я увидел этого человека на его смертном одре, и я видел монахов и священников, которые читали мессу для его души, чтобы она взошла на Небеса, а вместо этого я видел её опущенную вниз, в Ад и прикованную цепями, которые он ткал в своей безнравственной жизни. Я видел большие орды его прежних жертв, ждущих его там, которых, в свою очередь, привела туда жажда мести, отомстить за свои страдания и за страдания своих близких и дорогих.
Я видел этого человека в Аду, окруженным теми, кому он причинял вред, и преследуемый пустыми призраками тех, кто были слишком добры и чисты, чтобы прибыть в это ужасное место, желая мести своему убийце, подобно тому, как я видел в Стране Вечной Мерзлоты с человеком в ледяной клетке; и в Аду единственной мыслю этого духа был гнев, потому что его власть закончилась на Земле — его единственной мыслью было, как бы присоединиться к другими в Аду столь же жестоким, как и он сам и таким образом все ещё угнетать и пытать. Если бы он имел возможность засудить свои жертвы до смерти во второй раз, то он сделал бы это. В его сердце не было ни жалости, ни раскаяния, только гнев от того, что он стал настолько бессильным. Если бы он обладал чувством сожаления или одной мысли о доброте по отношению к другому, это помогло бы ему и создало бы стену между ним и этими мстительными духами, и его страдания, какими б они не были большими, не увеличились бы, в конце концов, до физического вида, в котором я их созерцал. Тем не менее, его страсть жестокости была настолько большой, что это кормило и раздувало духовное пламя снова и снова к новой жизни, до тех пор, пока последнее не умирало, исчерпанное своей собственной жестокостью. Те злые духи, которых я созерцал, были последним и самым жестоким из его жертв, для которых желание мести не было ещё полностью удовлетворено, в то время как те, которых я созерцал скорчившимися в углу, были теми, кто, больше жаждал мучить его самого непосредственно, но, тем не менее, еще не могли отказать себе в наслаждении созерцать его страдания и его сообщников.
А теперь я увидел этого духа с недавно пробудившейся мыслью о покаянии, он возврался в город, чтобы предупредить других своих братьев из иезуитского братства, и попытаться отговорить их от ошибочного пути. Он еще не осознавал ни отрезка времени, который истёк, как он оставил земную жизнь, ни, что этот город был духовной копией того города, в котором он жил на Землю. Вовремя, мне сказали, что его отошлют обратно на Землю, чтобы он поработал духом, помогающим обучать смертных состраданию и милосердию, которые он не показал в своей собственной жизни, но сначала он должен будет работать здесь в этом тёмном месте, стремясь высвободить души тех, которых он стащил вниз своими преступлениями. Таким образом, я оставил этого человека у дверей этого здания, которое было копией его земного дома, и путешествовал один по городу.
Подобно римскому городу, этот город был изуродован и его красоты были уничтожены преступлениями, которым он был тихим свидетелем; и воздух мне казался наполненным формами темных призраков, воющих и плачущих и волочащих за собой свои тяжелые цепи. Всё пространство, казалось, построенным из живых могил и скрывалось в темно-красном тумане как бы крови и слёз. Это походило на один огромный тюремный дом, стенки которого были построены действиями насилия, разбоя и гнёта.
И поскольку я блуждал там, я видел сон наяву, видел город, каким он был на Земле, прежде чем белый человек вступил на его землю. Я видел мирных первобытных людей, кормивших себя плодами и зёрнами и которые жили в своей детской непосредственности, поклоняясь Всевышнему, под его собственным именем, и тем не менее они поклоняясь ему в духе и в истине — их простая вера и их терпеливая добродетель — результат вдохновения, дарованный им от того Большого Духа, который является универсальным и не принадлежит никаким вероисповеданиям, никаким церквям. Затем я увидел, как пришли белые люди с жаждой золота, стремясь захватить имущество других, а эти простые люди приветствовали их как братьев, и в своей невинности показал им сокровища, которые они собрали в земле — золото, серебро и драгоценности. Затем я увидел вероломство, которым отметил свой путь белый человек; как они грабили и убивали простых туземцев; как они мучили и делали их рабами, принуждая их трудиться в шахтах, пока они не умирали тысячами; как всё доверие, все обещания были сломаны белым человеком, пока вся мирная и счастливая страна не была наполнена слезами и кровью.
Затем я созерцал издали, далеко в Испании, несколько добрых, истинных, доброжелательных людей, души которых были чисты и которые полагали, что только у них была истинная вера, по которой человек может спастись и жить вечно, они считали, что Бог пожертвовал этот Свет только для маленькой части Земли, а всё остальные оставил во мраке и в заблуждении — позволил бесчисленным тысячам погибать, потому что они отрицали этот Свет, но отвёл исключительно тем малую часть Земли, кто были малой группой Его людей.
Я думаю, что эти хорошие и чистые люди так сильно были озабочены вокруг блага тех, которые находились, по их мнению, в заблуждении и ложной вере, что они отправились и переплыли тот неизвестный океан, направляясь к той далёкой стране, чтобы нести там свою систему религии, и дать её тем бедным и простым людям, жизнь которых была такой праведной, благородной и духовной под своей собственной верой, по своим собственным убеждениям.
Я видел, что эти хорошие, но неосведомленные священники высаживались на этот чуждый берег, и я созерцал их работающими везде среди туземцев, распространяющими свои собственные убеждение, уничтожая и разрушая все следы примитивной веры столь, же достойной уважения как и их собственная. Эти священники были добрыми хорошими людьми, которые стремились даже улучшить материальное состояние бедных угнетаемых туземцев, в то же время они также трудились и для своего морального состояния, и на каждой месте там возникали миссии, церкви и школы.
Затем я созерцал большое количество мужчин, священников, а так же много других, прибывших из Испании, жаждущих, не для пользы церкви, не для распространения истин своей религии, но только жаждущих золота этой новой земли, и всего того, что могло служить их собственным удовольствиям; мужчины, которые опозорили жизнь в своей собственной стране, и а они были вынуждены направится к этой чуждой стране, чтобы избежать последствий своих преступлений. Я видел, как эти мужчины пришли в толпы и смешались с теми, мотивы которых были чисты и благородны, пока они не превзошли их численностью, а затем повсюду оттолкнули в сторону благородство, и сделали себя тираническими господами над несчастными туземцами, от имени Святой Христовой Церкви.
И затем я видел инквизицию, как последнее звено в цепи рабства и гнета, торжественно ступавшей по этой несчастной земле, и несчастных людей попавших в полную зависимость от неё, до тех пор, пока почти полностью не исчезли с лица земли; и всюду я созерцал дикую жажду по золоту, которая съедала, как адский огонь, всех тех, кто искал его в той земле. Слепыми были большинство из них ко всем красотам страны, кроме её золота, глухи ко всякой другой мысли, чем как они могут обогатится за счёт её сокровищ; и в следствие этой безумной страсти к богатству в те времена возникла духовная копия земного города в Аду, камень за камнем, крупица по крупице, формировались между собой и городом земных влечений, которые должны опустить один за другим каждого из его злых жителей, для которых по действительно прожитым земным жизням, строятся их духовные поселения для каждого мужчины и женщины. Таким образом, все эти монахи и священники, все эти утончённые леди, все эти солдаты и торговцы, и даже эти несчастные туземцы были опущены в Ад деяниями своих земных жизней, страстями и ненавистью, жадностью золота, горьким чувством неотомщённого вреда и жаждой мести, которую создали эти деяния.
___________________
В дверях большого квадратного здания, малые решётчатые окна которого были похожи на темницу, я остановился, удержанный воплями и криками, которые исходили от него; затем ведомый таинственным голосом моего невидимого проводника я вошёл и следуя по звукам, скоро попал в камеру подземной темницы. Здесь я нашел большое число духов, обступивших человека, который был прикован к стенке железным поясом, окружавшим его вокруг талии. Его дико сверкающие глаза, взъерошенные волосы и изодранная одежда подсказывали, что он был там уже много лет, в то время как глубоко впалые щёки и кости, проступавшие через его кожу, подсказывали, как если бы он умер от голодной смерти; тем не менее я знал, что здесь не было никакой смерти, никакого облегчения от страданий. Около него находился другой человека со сложенными руками и склонённой головой, опустошенный взгляд которого и его телосложение со многими не зарубцевавшимися ранами, сделали его более жалкого объекта чем другой, хотя он и был свободен, в то время как другой был прикован к стене. Вокруг них обоих танцевали и вопили другие духи, все дикие, жестокие и деградированные. Некоторые из них были индийцами, некоторые испанцами, а один или два смотрелись, как англичане. Все были заняты одной и той же работой — бросали острые ножи в закованного человека, которые никогда, как казалось, не могли его поразить, грозя кулаками в его лицо, проклиная и понося его, как ни странно, без того, чтобы действительно быть в состоянии его дотронутся, и всё это время там мужчина стоял прикованным к стенке, неспособный двигаться или убегать от них. И там стоял тот другой мужчина, безмолвно наблюдавший за ним.
Когда я стоя, всматривался в эту сцену, я стал осознавать историю прошлой жизни тех двух мужчин. Я увидел того, кто был прикован к стенке, в красивом доме подобном дворцу, и определил, что он был одним из судей, отправленных из Испании, чтобы осуществлять контроль над так называемыми судами, которые оказывались, однако, лишь дополнительным средством для тех, кто вымогал деньги у туземцев и притеснять всех, кто стремился вмешаться в дела богатых и могущественных. Второй человек был торговцем, живущим на великолепной вилле с очень красивой женой и одним маленьким ребенком. Эта женщина привлекла внимание судьи, который ощутил к ней порочную страсть, и при её постоянном отказе на все его ухаживания, он сделал предлог задержать мужа по подозрению инквизиции и бросить его в темницу. Затем он увёл бедную жену и так её оскорблял, что она умерла, а бедный маленький ребенок был задушен по приказу жестокого судьи.
Тем временем несчастный муж лежал в темнице, неосведомленной о судьбе своей жены и ребенка и о том обвинении, под которым он был задержан, становясь все более истощённым от скудной еды и ужасов темницы, и всё более отчаянным от неизвестности. Наконец он был представлен на совет инквизиции, где его обвинили в еретических поступках и в заговоре против короля, и на отказ от этих обвинений, был подвергнут пыткам, чтобы заставить его сознаться и выдать имена некоторых из его друзей, которые обвинялись в том, что были его сообщниками. Поскольку бедный человек заверял возмущённо о своей невиновности, его отослали назад в темницу, и там медленно оставили его голодать до смерти, жестокий судья, не осмелился освобождать его, хорошо зная, что он наводнит город историей о его нечистоплотности и судьбе своей жены, когда он сможет изучить дело. Таким образом, умер этот несчастный человек, но он не присоединился к своей жене, её несчастная оскорблённая душа, перешла сразу с её маленьким невинным ребенком в высшие сферы. Она была настолько доброй, чистой и благородной, что она простила своему убийце — так как он не намеревался её убить — но между нею и её мужем, которого она так нежно любила, встала стена, созданная его горькими мстительными чувствами против человека, который уничтожил их обоих.
Когда этот бедный изувеченный муж умер, его душа не смогла оставить Землю. Он был связан своей ненавистью к своему врагу и жаждой мести к нему. Свои собственные попранные права он, возможно, и простил бы, но судьба его жены и ребенка, были слишком ужасны. Он не мог простить этого. Эта ненависть была даже сильнее, чем его любовь к жене, и день и ночь этот дух цеплялся за судью, ища случая для мести; и наконец, это лучилось. Злостные духи из Ада — те, которые когда-то искушали меня — толпились вокруг изувеченного духа, и обучали его, как через руку смертного он смог бы ударом кинжала убийцы поразить сердце судьи, и затем, когда смерть разъединит тело и дух, он сможет потащить этот дух с собой в Ад. Столь ужасным было это страстное желание мести, питавшее его в течение лет одиночного ожидания в темнице и в духовном мире, что бедная жена тщетно пыталась приблизиться к своему мужу и мягчить его сердце лучшими мыслями. Её благородная душа была отделена стеной от всего того зла, которое окружало её несчастного мужа, и у него также не было никакой надежды когда-либо снова свидится с ней. Он считал, что она ушла на Небеса и была навсегда потеряна для него. Как приверженец римско-католической церкви со всеми её ограничениями, когда он жил на Земле, почти двести лет назад, мужчина считал, что он отлучён от церкви и в церковных обрядах по его смерти ему было отказано, это была причина, по которой он был одним из вечно потерянных, в то время как его жена и ребенок должны быть с ангелами на Небесах. Разве не удивительно то, что тогда все мысли этого бедного духа должны были сосредоточиться в желании мести, и в размышлениях над тем, как он может причинить своему врагу те же страдания, которые он сам перенёс? Таким образом, затем, именно он вдохновил человека на Земле убить судью; это его рука вела смертного столь безошибочно, что судья падал с его пронзённым неправедным и жестоким сердцем. Земное тело умерло, но бессмертная душа жила, и когда она проснулась то нашла себя в Аду, прикованной к стене темницы, наконец судья столкнулся со своей жертвой, лицом к лицу.
Там были и другие, которым судья причинил вред и осудил на смерть, полную страданий, чтобы удовлетворить свой гнев или обогатить себя за их счет, и все они собрались вокруг него и сделали его пробуждение, действительно, Адом. Все же такой была неукротимой сила воли этого человека, что ни один из ударов, направленных в него, не мог его ударить, ни один из метаемых ножей его не коснулся, и таким образом, в течение всех этих лет оба смертельных врага противостояли друг другу, изливая свою ненависть и презрение один на другого, в то время как те другие духи, подобно хору в греческой трагедии, приходили и уходили, развлекая себя тем, что разрабатывали всё новые способы, чтобы помучить закованного человека, сильная воля которого держала их в страхе.
А далеко в сияющих сферах горевала бедная жена, стремясь и надеясь, пока сможет наступить время, когда её влияние было бы ощутимо даже в этом ужасном месте, когда её любовь и её неустанные молитвы должны достигнуть души её мужа и мягчить её, чтобы он смог бы смягчиться в своём жестоком намерении и отвернуться от своей мести. Именно ее молитвы затянули меня в эту темницу, и именно ее душа говорила со мной, рассказывая мне вся эту печальную и жестокую история, и умоляла меня принести её несчастному мужу познание, что она живёт только мыслями о нём, только в надежде, что он будет вытащен её любовью в высшие сферы, чтобы, наконец, присоединиться к ней в мире и радости. Под сильным впечатлением этого видения, я приблизился к этому печальному человеку, который был уставшим от своей мести, и чье сердце тосковало о жене, которую он так любил.
Я дотронулся до его плеча и сказал: «Друг, я знаю, почему ты здесь, и всю жестокую история твоих несчастий, и я послан от той, которую ты любишь, чтобы сказать тебе, что в сияющей стране наверху она ждет тебя, огорчённая тем, что ты не приходишь и удивляясь тому, что ты находишь месть более приятной, чем её нежность. Она попросила меня, сказать тебе, что ты сам заковываешь себя здесь в цепи, когда ты мог бы быть свободным».
Дух вскочил при моём обращении и затем схватил мою руку и пристально глядел долго и искренне в мое лицо, как если бы хотел прочесть там, говорю ли я правду или ложь. Затем он, вздыхая, отступил и сказал: «Кто ты и почему ты пришёл сюда? Ты непохож ни на кого из тех, кто принадлежит этому ужасному месту, и твои слова — слова надежды, а может ли быть надежда для души в Аду?» «Надежда есть даже здесь; поскольку надежда вечна, и Бог в своей милости никому не закрывает дорогу к ней, любой человек, даже в его поземному искажённом образе, может получить от божественного учения. Я послан, чтобы дать надежду тебе и другим, которые находятся, подобно тебе, в горе из-за прошлого, и если ты захочешь пойти со мной, то я смогу показать тебе, как можно достичь лучшей страны».