Над этим большом духовным городом прошлых земных жизней висели, как я говорил, пятна света тускло туманного вида, подобно бледно светящейся дымке, серо стального цвета. Это, как мне сказали, был свет, произошедший от сильно рассудочных жителей, души которых были деградированы, но не неразвиты, и чей рассудок был высокого порядка, но они посвятили его низменным наклонностям, так, чтобы они утратили истинный свет души, и только это странное отражение их интеллектуальных способностей осталось. В других частях города сама атмосфера казалась в огне. Огни пламени, повешенные в воздухе, мерцали с места на место, как призрачные огни, топливо которых превращалось в пепел, прежде чем прекращал гореть, и подобно плавающим призракам пламя было охвачено тут и там потоками воздуха, я видел, как группы темных духов небрежно бредут вверх и вниз по улицам, или возможно не осознавая этого призрачного пламени, которое было выброшено в атмосферу, и было порождено их собственными жестокими страстями, которые висели вокруг них, как духовное пламя.
Когда я смотрел и всматривался в этот чуждый город мертвых и разрушенных душ, странная волна ощущений охватила меня, поскольку в его разрушающихся стенах, его вышедших из употребления зданиях, я мог обнаружить сходство с одним городом на земле, с которым я был близко знаком и который был дорог моему сердцу, так как я был одним из ее сыновей, и я вслух обратился к моему спутнику, чтобы спросить, чтобы это значило — что за видение было это, которое я созерцал перед собой. Действительно ли это было прошлое или будущее или настоящее моего возлюбленного города?
«Это — всё вместе», — он ответил. «То, что ты видишь теперь перед собой, здания и духи его прошлого — то есть, такие, что творили зло — а там среди них, здания, наполовину законченные, это тех, кто пребывает ещё на Земле ныне, и формируют их для себя; и как эти жилища прошлого ныне, так и наполовину законченные здания в будущем к тому времени, когда каждый, кто их строит теперь, должен будет завершить их, ведь это дело всей его жизни, греха и угнетения. Созерцай и рассматривай это хорошо, и затем, когда возвратишься посланцем на Землю, озвучишь предостережение своим соотечественниками о том, какая судьба ждёт так многих. Если твой голос отзовётся эхом даже в одном сердце и задержит постройку, лишь одно из этих незаконченных зданий, ты сделаешь хорошее дело, и твой визит сюда будет полезным, чего бы он не стоил тебе. Все же это не единственная причина твоего прибытия сюда. Для тебя и для меня, о, мой друг, есть работа даже в этом городе; есть души, которые мы можем спасти от их затемненных жизней, те, кто вернётся к Земле, и трубно объявят людям ужасы расплаты, тем которых они сами знали, и кого они бы хотели от других спасти.
Подумай, как много веков прошло от сотворения мира и как много произошло улучшений в жизнях и мышлении людей, которые жили этим, и не должны ли мы согласиться с тем, что обычная причина всех этих изменений, естественно, должна быть вследствие влияния тех, кто возвратился на Землю, чтобы предупредить других от пропасти, в которую непосредственно сам падал во всей своей гордости, славе и жажде страсти. Разве это не более благородный идеал, чтобы показать людям — мысль, что Бог посылает этих своих детей (греховных и непослушных, которые, однажды, становятся кающимися), назад к Земле в качестве служащих духов на борьбу, на помощь и укрепление других, но которые борются всё же в необновлённой греховности их более низкой природы, чем верить, что он осудил бы кого-либо на безнадежное, беспомощное мучение вечного проклятия? Ты и я, мы оба были грешниками — вне прощения, можно сказать по земным понятиям — все же мы нашли помилование в нашем Боге даже в последний час, а разве они не должны познать надежду? Если они опустились, ниже, чем мы, поэтому, можем ли мы при нашем коротком человеческом рассудке определить границу высоты, на которую они могут все же подняться? Нет! Ведь нельзя думать, что такие ужасы, какие мы увидели в этом Аду, могли бы быть вечными.
Бог благ и его милость не может быть ограничена человеческими понятиями!»
Теперь мы спустились с башни и вошли в город. В одном большом квартале — с чьей земной копией я был очень знаком — мы нашли совершенно большое скопление собранных темных духов, слушающих своего рода извещение. Очевидно, это было извещение, которое побуждало их к осмеянию и злости, так как со всех сторон раздавались громкие крики и вопли, и когда я приблизился, я понял, что это было то извещение, которое недавно читалось в земной копии, и имело за цель дальнейшее освобождение и улучшение жизни людей — эта цель, здесь внизу, в этой цитадели гнета и тирании, вызвала только желание её подавить, и эти темные существа вокруг меня клялись себе, чтобы сорвать эти хорошие намерения, насколько это было в их силах. Чем больше людей угнеталось и чем больше они ссорились и с жестокостью противоборствовали гнету, тем сильнее были эти существа здесь внизу, чтобы вмешиваться в их дела и побуждать к борьбе и сражениям среди них. Чем больше людей становилось свободными, просвещенными и благородными, тем меньше оставалось возможностей, что эти темные духи будут притянуты к Земле, воспламенившись родственными страстями и таким образом дать им возможность смешаться и управлять людьми в их собственных злых намерениях. Эти темные существа восхищаются войной, горем и кровопролитием, и всегда стремятся возвратиться на Землю, чтобы снова разжечь людские жестокие безжалостные страсти. Во время большого национального угнетения и возмущения, когда разогретая страсть людей воспалена до температуры лихорадки, эти обитатели глубин перемещаются силой проснувшихся желаний на поверхность Земли, и побуждают и подгоняют к революциям, которые начинаются сначала с чистых и благородных мотивов, под воздействием страсти и подстрекательства этих темных существ из более низких сфер, становятся, в конце концов, простым предлогом для дикой резни и эксцессов различного рода. Этими самыми вспышками агрессии порождаются и эти темные злые духи и те, которыми они управляют, сворачивают их с праведного пути, увлекая дальше с помощью своих более высоких энергий, оставляя широкий след крушения и страданий в тех местах, где они были. Таким образом, и в этом самом низком Аду пожинают богатый урожай несчастных душ, кто был стянут вместе со злыми духами, которые соблазнили их.
Когда я стоял, наблюдая за скоплением людей, Верный Друг привлекал мое внимание к группе духов, которая указывала на нас и очевидно собиралась обратиться к нам.
«Я отойду», — сказал он, «на короткое время и оставлю тебя одного говорить с ними. Так будет лучше, поскольку они могут опознать меня, как являвшегося сюда раньше, и я хотел бы, чтобы у тебя самого сложилось мнение о них. Однако, я буду недалеко, и позже снова тебя встречу, когда я буду видеть, что смогу тебе помочь. В этот момент что-то говорит мне, чтобы я тебя оставил».
При этих словах он отходил в сторону, в то время как темные духи приближались ко мне с самым приветливым выражением лица. Я думал, что хорошо бы также ответить им вежливо, хотя в моём сердце я ощущал самое сильное отвращение к их компании, они смотрелись так омерзительно, столь ужасным в своей безнравственности и злобном уродстве.
Один коснулся моего плеча, и когда я обратился к нему со слабым ощущением того, что прежде уже видел его, он рассмеялся — диким ужасным смехом — и прокричал: «Я приветствую тебя, мой друг — ты я вижу, не так хорошо помнишь меня, как я тебя, хотя это было на земном уровне, когда мы раньше встретились. Я, так же как и другие, сильно стремился быть полезным тебе, только ты, не принимал нашу помощь, а вместо этого ты устраивал нам злые шутки. Тем не менее, мы, которые стали теперь, как ягнецы, простили тебя».
Другой также приблизился, искоса смотря в моё лицо с совершенно дьявольской улыбкой, и сказал: «Эй, ты! Ты тоже, наконец, друг, на этой славной земле с нами. Конечно, ты, должно быть, сделал что-то, чтобы заслужить это вознаграждение? Скажи, кого ты убил или послужил поводом для убийства, поскольку здесь нет ни одного, кто не смог бы предъявить, по крайней мере, одного убитого им, в то время как многие из нас могут похвастаться о целой вереницей убитых, которые появляются подобно призраку короля Макбета, в то время как другие — наши самые выдающиеся граждане — считают своих убитых сотнями. Ты убил того мужчину, скажи, в конце концов? — Ха! Ха! Ха!» И он взорвался таким диким жутким хохотом, что я развернулся, чтобы убежать от них — в моей памяти вспыхнула вспышка о том времени, когда я также мог бы стать почти убийцей, и я узнавал в этих ужасных существах тех, кто окружал меня тогда и показывали мне, как можно удовлетворить моё желание — как я могу отомстить даже при том, что у меня не было земного тела. Я отскочил от них, но они и не думали отпускать меня.
Я был здесь — опущенным вниз, как они, наконец, надеялись, — и они пытались удержать меня возле себя, чтобы я предоставил бы им некое развлечение, и они смогли бы отомстить мне за себя, за их прежнего поражение.
Я читал в их головах эту мысль, хотя внешне они вели себя очень любезно по отношению ко мне. На мгновение я замешкался, что мне делать. Затем я решил пойти с ними и посмотреть на то, что они замышляют, и в то же самое время ища первого удобного случая, чтобы освободиться от них. Я поэтому разрешил им взять меня под руки, и мы направились к большому дому на одной стороне квартала, который, как они сказали, принадлежал им, и где они хотели представить меня своим друзьям. Верный Друг прошёл близко возле нас, и всматриваясь в меня, дал мне следующее предупреждение:
«Согласись идти с ними, но остерегайся принимать участие в их развлечениях или стащить себя к их уровню». Мы вошли в дом и направились к широкой лестнице из сероватого камня, который, как и все вещи здесь, нёс отпечаток позора и преступления. Широкие ступени были сломаны и полны дефектов, некоторые из них с достаточно большими отверстиями тут и там, что в них мог свалиться человек, в эти черные глубины внизу, подобные темнице. Когда мы поднимались, я ощутил, как один из моих провожатых хотел сделать мне коварный толчок, когда мы как раз проходили возле одного из этих отверстий, и если бы я не был подготовлен к такой уловке, то я споткнулся бы и, возможно, полетел бы вниз. Поскольку я легко увернулся в сторону, то мой слишком назойливый сопровождающий чуть было сам не влетел в это отверстие, после чего остальные все смеялись, а он, хмурясь, сердито смотрел на меня. Я опознал в нём мужчину, рука которого была опалена в пылающем серебряном кольце, возведённом вокруг моей любимой, в том случае, когда её любовь позвала меня к ней и спасла меня от искушения этих темных дьяволов. Этот дух держал свою руку, тщательно скрывая, под своим чёрным плащом, все же я смог увидеть и через него, я созерцал ссохшеюся руку и кисть, и теперь я знал, что, действительно, должен был остерегаться её владельца.
Наверху лестницы мы прошли в большую великолепную комнату, освещённую ослепительным блеском огня, и завешанную темными драпировками, которые были похожи на лохмотья и клочья, и все были забрызганы с темно-красными пятнами влажной крови, как если бы это была сцена не одного, а многие убийств. Повсюду по комнате были помещены, похожие на приведения, образцы древней мебели — неровной, грязной, и повреждённой, но всё же сохраняющих в них подобие земных апартаментов с большой претензией к блеску. Эта комната была заполнена духами мужчин и женщин. Что за мужчины! И, увы, что за женщины! Они потеряли всё, чем когда-то были наделены, и своё обаяние и честь своего пола. Они были безобразнее, чем самые сомнительные экземпляры тех, кого можно найти в земном кабаке ночью. Только в Аду могли женщины опуститься до такой страшной степени запущенности. Мужчины были возможно ещё хуже, чем женщины, и мне не хватает слов, чтобы их описать как следует. Они ели, пили, кричали, танцевали, играли в карты и ссорились из-за них — короче говоря, делали это с таким видом, что даже самые худшие и самые низшие сцены земных развлечений, могут дать только очень слабое понятие.
Я мог видеть слабое отражение земных жизней каждого, и знал, что каждый и все они, мужчины и женщины одинаково были виновны, не только своими бесстыдными жизнями, но также и убийствами по одному или другому поводу. С левой стороны от меня была герцогиня из XVI века, и я созерцал, что она во время своей жизни отравила не менее шести человек из ревности и алчности. Рядом с ней находился человек, который принадлежал той же самой эпохе, и который с помощью наёмных убийц лишил жизни несколько лиц, неприятных ему, и кроме того, самым предательским способе, во время ссоры убил собственной рукой ещё другого.
Другая женщина убила своего незаконнорожденного ребенка, так как он мешал ей в достижении богатства и положения. Она ещё не очень долго находилась в этих местах и чувствовала больше раскаяния и угрызений совести, чем остальные, поэтому, я решил, если будет возможно, подобраться ближе к ней и поговорить.
Мой приход приветствовали громким смехом и диким одобрением, в то время как полдюжины жаждущих рук захватили меня и тянули к столу, после чего были крики: «Давайте выпьем за проклятие нашего нового брата! Давайте окрестим его глотком этого прекрасного охлаждённого вина?» И прежде, чем я понял их намерения, они все подняли свои бокалы в воздух с воплями, криками и ужасным смехом, пока один, схватил полный бокал огненной жидкости, попытался метнуть её в меня. У меня хватило присутствия духа, чтобы слегка отклониться в сторону, так, чтобы жидкость была почти вся пролита на пол, и только небольшое количество попало на мою одежду, которую это опалило и сожгло, как серная кислота, в то время как само вино превратилось в синеватое пламя — такое как, каждый видит у подожжённого виски — и наконец, исчезло со вспышкой, как черный порох. Затем они поместили передо мною поднос, полный различных блюд, которые на первый взгляд напоминали земные деликатесы, но при более близкой проверке я увидел, что они были полны ужасными и отвратительными личинками насекомых. Когда я отвернулся с отвращением от них, одна женщина — ведьма (поскольку она была настолько старой, уродливой и ужасной на вид, нежели вы можете себе представить), чьи затуманенные глаза и дьявольское выражение заставили меня отскочить от неё, схватила меня за шею и попыталась, со многими гримасами, которые она представляла за кокетливые улыбки (она была, о вы представить себе не можете, большой красавицей на Земле), побудить меня присоединиться к ней и её компании в небольшой игре в карты. Она сказала: «Ставки, на которые мы будем играть, заключаются в потере свободы проигравшего. Мы придумали этот приятный способ нашего времяпрепровождения здесь, так как это возрождает у нас воспоминания о развлечениях в прошлом; и потому что здесь нет никаких денег, которые может выиграть, или использовать, если ты победил, так как все достижения тут же превращались в грязь в наших руках. Поэтому, мы приняли этот способ оплаты наших долгов, и мы соглашаемся быть рабом любого, кто одерживает верх над нами в наших азартных играх и развлечениях, пока мы не сможем взять реванш над ним, побеждая и делая его в свою очередь нашим рабом. Насколько прелестным кажется это развлечение, ты сам можешь в этом убедиться, вступая в нашу небольшую компанию. Эти все остальные здесь», — она это сказала со странной смесью надменного высокомерия и враждебности в её голосе, «являются всего лишь сбродом, отбросами улицы, и ты хорошо поступишь, если отвернёшься от них и их развлечений. Я же — королевская герцогиня, а эти мои друзья — все также благородного происхождения — и мы приняли бы тебя с удовольствием в наш круг, так как я ощущаю, что ты тоже принадлежишь к элите».
С видом царицы она сделала знак мне, чтобы я уселся возле неё, и если бы она была менее безобразной хоть на несколько степеней, я, возможно, искусился сделать это, даже только из своего любопытства, чтобы увидеть, на что будет походить её игра. Но отвращение было слишком сильным внутри меня, и я освободился от неё, сказав правдиво, что карты никогда не привлекали меня, как развлечение. Моё стремление было приблизиться к женщине, с которой я хотел поговорить, и очень скоро случай предоставил мне такую возможность.
Как только я оказался возле неё, я обратился к ней низким голосом и спросил, огорчена ли она из-за убийства своего ребёнка, и не желала бы она покинуть то место, даже притом, что это была бы длинная, печальная и полна страданий дорога, которая унесёт её от этого места? Как её лицо посветлело, когда я это говорил! Как пылко она проговорила, заикаясь: «Что ты имеешь в виду?» «Будь уверенной», — сказал я, «всё будет хорошо с тобой, если ты будешь наблюдать и затем последуешь за мной, то я, несомненно, найду некий способ для нас обоих, как оставить это ужасное место». Она сжала мою руку в знак согласия, поскольку она не решилась говорить, так как другие духи снова столпились вокруг нас в известном смысле, и это столпотворение быстро становился всё более угрожающим, хотя они ещё поддерживали облик дружелюбия.