– На руках носит, – призналась я и сунула Варе заранее заготовленный мешочек с подарками. – Держи, тут тебе гостинец да тётке Фросе. Пусть не забывает меня. Жаль, что она с вами не приехала.
– Скажешь тоже! Чтобы она всю столицу с ног на голову перевернула? Хотя жаль, конечно, что она такой красоты не увидит. Я вот точно никогда раньше таких чудес не встречала! – Варя шустро прикрепила мешочек к поясу и закрыла передником. Я улыбнулась – надеюсь, ей придутся по нраву бусы из янтаря. Вран говорил, что янтарь болезни гонит прочь, а Варе, судя по округлившемуся животу, болеть нельзя.
– Ой, вот же бедовая моя головушка! Я и не спросила, откуда ты узнала, что мы приехали?
– Алёнушка к нам ночью наведалась, вот и рассказала. Только ты не болтай об этом, мачехе и батюшке я сама скажу, а то осерчают сильно.
– Ох ты ж, дела какие! – запричитала Варя, но достаточно тихо, чтобы услышала только я. О проказах сестрицы она знала не понаслышке, частенько сама становилась жертвой её шуточек, но никогда не наушничала и не жаловалась. – Как Алёнушка? В порядке?
– Спит как младенец.
Перед уходом я заглянула к сестрице – та спала сладким сном, прикорнув на краешке кровати. Похоже, и вправду умаялась, добираясь до нас.
– Ну и славно. Я как чуяла, что она натворит чего-то, следила за ней весь вечер. Но чтобы ночью умчаться? А если бы её схватил кто? – сетовала Варя.
Тут она, конечно, права была. Алёнушка рисковала честью и жизнью ради своей прихоти, и спускать этого я не собиралась. Нас с родителями ожидал долгий и серьёзный разговор, но сначала я просто хотела обнять их после долгой разлуки.
Батюшка проснулся с первыми петухами и сейчас чинно завтракал, усевшись за деревянным столом. Видеть его с ножом и вилкой, аккуратно отрезающим от куска прожаренной говядины маленькие кусочки, было необычно. Дома батюшка не стеснялся кушать так, как нравится, и мог рукой куриную ножку ухватить, если проголодался.
– Оладушка? – загрохотал он на весь зал и вскочил со скамьи, едва не опрокинув её. Благо народу было немного, и поднятый им шум не привлёк особого внимания. Я подлетела к отцу, обняла – не думала, что так соскучилась! – Что-то ты похудела… Плохо кушаешь? Или не кормят тебя? – Он с беспокойством охлопал мои бока, а я захихикала: щекотно.
– Что ты, батюшка! Я же сама хозяйка – что захочу, то приготовлю! – улыбнулась я, отпуская отца, и отступила к подошедшему Финисту, взяв того за руку. Муж волновался: покусывал нижнюю губу и тер старый шрам на подбородке.
– Здравствуй, Митрофан Степанович! – поклонился он.
– Здравствуй и ты, Финист Кощеевич. Думал к вам в гости пожаловать, а вы сами явились. Небось, с помощью ваших колдовских штучек прознали, что мы в городе?
Я всё же не удержалась и фыркнула. Знал бы батюшка, что колдуны вовсе не всемогущи, а за их всезнайством скрывается большой труд.
– Нет, Митрофан Степанович. К нам на рассвете зашла Алёна, рассказала, что вы приехали, – выдал Финист заранее подготовленную речь, но даже этого хватило, чтобы отец сел на лавку, возмущённо хватая ртом воздух.
– Ну, егоза! Выдеру и запру на месяц в светлице, будет знать, как удирать без спросу! – возмутился батюшка, стукнув кулаком по столу. Похоже, без моего присмотра Алёнушка совсем распоясалась, раз он так разгневался из-за одной её провинности.
– А где матушка? – постаралась я его отвлечь: не на постоялом же дворе о семейных делах речь вести.
– Спит ещё, устала. Дорога долгая была.
Отец махнул нам на скамью напротив, мол, не стойте над душой, присаживайтесь. Мы сели, и Финист заказал две кружки кваса. Жара с самого утра была невыносимая.