Дорога Токайдо

— Вставай!

— Который час, хозяйка? — пробормотала Бабочка.

Кошечка взглянула на стоявшую на полке курильницу. Там медленно горели благовонные палочки, которые не только распространяли приятный аромат, но и отмеряли время.

— Почти середина часа Свиньи. Сороконожка вот-вот закроет Большие ворота. Нам надо торопиться.

— Куда мы идем? — растерянно спросила Бабочка: время было слишком поздним и для прогулок, и для того, чтобы бежать куда-нибудь по делу. И потом, она не выходила за границу веселого квартала уже два года — с тех пор, как ее обнищавшая мать совершила безумный поступок, продав семилетнюю дочь своднику. Насколько было известно Бабочке, ее хозяйка также выходила за пределы квартала всего несколько раз. Почти все «белошвейки», как называли куртизанок, покидали Ёсивару только мертвыми или умирающими. Неужели ее хозяйка умирает?

— Ты мне нужна: распусти мои волосы, — прошептала Кошечка через плечо, появляясь из-за полок с грубым глиняным кувшином воды в руках. Бабочка торопливо обернула фартук вокруг своей подбитой ватой ночной одежды, засучила рукава и призадумалась: Кошечка никогда не носила для себя воду сама — Кувшинная Рожа держала для такой черной работы небольшой отряд горничных, служанок и учениц.

Однако Кошечка явно не собиралась ничего объяснять, и девочка не решилась задавать ей вопросы. Она опустилась на колени за спиной хозяйки, которая уже сидела перед стоявшим на лакированной подставке большим круглым зеркалом. Пока Бабочка развязывала скрытые в волосах бумажные ленты, закреплявшие ярусы завитков и спадающих вниз локонов, из которых состояла прическа Кошечки, та щеткой стирала белую пудру с лица.

— Как мне уложить их, хозяйка? — тихо спросила Бабочка. Она поддерживала ладонью лавину мягких блестящих волос, свешивавшихся с ее руки, и продолжала благоговейно погружать в них гребень.

— Просто перевяжи.

Бабочка обвила волосы госпожи красной бумажной лентой и завязала ее чуть выше талии Кошечки. Такая прическа была теперь не в моде, и с ней Кошечка выглядела одетой по старинке придворной дамой императора. Убрав пудру с лица, шеи и рук, Кошечка окунула щетку в баночку с краской и густо подчеркнула круто изогнутые дуги бровей. С черными широкими бровями и несколькими веснушками на носу она стала похожа на дьявола, вернее, на очень красивую дьяволицу.

Веселье за соседней дверью нарастало. Гуляки там гомонили так, что компания, развлекавшаяся в смежной с ними комнате, раздвинула стенку между помещениями и присоединилась к ним. Кто-то из гостей натянул бугристую кожу морского слизняка на свой поднявшийся «предмет». Одна из женщин, взяв краску для зубов, нарисовала на этой коже смеющееся лицо. Теперь разрисованный «предмет» двигался впереди своего владельца, и смеющийся человечек вел за собой всех гостей в игре «движение за ведущим». Барабан звучал через равные интервалы, отбивая четкий ритм, и бумажные стены дрожали вокруг голых подвыпивших участников оргии, которые длинной цепочкой обходили в танце по кругу широкое помещение.

— Помоги мне вытащить его отсюда.

Кошечка быстро и ловко завернула гостя в одеяло. Она проделала это так аккуратно, словно перед ней лежало не бездыханное тело, а груда грязного белья, которое она меняла ежедневно. Одеяло имело форму большого кимоно, и Кошечка просунула его нижний конец между раскинутыми ногами мертвеца, а потом связала этот конец с «рукавами». Получился большой узел, из которого торчали в разные стороны худые мужские ноги. Открытые глаза гостя взирали на Кошечку с немым укором, а из открытого рта его, казалось, вот-вот вырвется крик возмущения.

— Может, я разбужу его?

Бабочка дотронулась до руки гостя и взвизгнула от ужаса: рука была жесткой, как бамбуковая щетка для почесывания спины.

— Только сам Амида Будда, наш изначальный учитель, может разбудить его теперь.

Кошечка слегка стукнула маленькую служанку по голове сложенным веером, чтобы та пришла в себя:

— Будь уверена: ему все равно, что мы делаем. И я не убивала его: фугу была плохо очищена.

Бабочка в ужасе взглянула на тонкий, как бумага, ломтик рыбы, концы которого загибались вверх по мере того, как он высыхал. Рядом с ним валялась мертвая муха. Когда Кошечка и ее маленькая служанка стащили труп с тюфяков, он ударился об пол с глухим стуком и повалил высокий железный подсвечник.

Бабочка нервно хихикнула, прикрывая рот ладонями. Кошечка встревоженно огляделась вокруг. Ей незачем было волноваться: извивающиеся тени за бумажными дверьми, ведущими в полутемные внутренние покои дома терпимости, не замерли — профессиональная любовь шла своим заведенным порядком. Там по-прежнему слышался смех и раздавались удары барабана. Издалека лились звуки сямисэна.