Ермак Тимофеевич

22
18
20
22
24
26
28
30

— Говорила мне про тебя Антиповна, чуяло и тогда мое сердце, что ты и есть дочь моя, да ни разу я тебя путем не видала, а как сегодня вошла ты, посмотрела на тебя и тотчас признала. Похожа ты на меня, какою была я в девичестве.

— А о чем ты, матушка, когда я вошла, думала? Даже меня спервоначалу не заметила? — спросила Домаша.

— А о ком же, как не о тебе, моя доченька, пятнадцать лет все о тебе думала, места не находила себе.

— Матушка!..

— Но теперь зато я счастлива! Дай наглядеться на тебя, ненаглядная.

Мариула положила обе руки на плечи девушки и стала с любовью вглядываться в ее лицо.

— Не ходи ты замуж за немилого! — вдруг каким-то вдохновенным тоном начала она. — Есть паренек, любит тебя больше жизни, да в отъезде он, в большом городе… Ты думаешь, он забыл тебя, а ты у него одна в мыслях… Надумал он, для тебя же, сделать дело, да не вышло ничего. Но не кручинься, скоро он воротится… Иди за ним без оглядки, будет он для тебя хорошим мужем, кинь опаску свою, брось свою гордость…

Домаша слушала свою мать с каким-то священным ужасом.

Словно эта женщина читала в ее мыслях, как в открытой книге.

«Что же это такое? — спрашивала она себя. — Уж не колдовство ли?» Она боязливо оглядела горенку матери. Горевшая перед большой иконой в переднем углу лампада ее успокоила.

— Напрасно, доченька, у тебя такие мысли несуразные, — заметила старуха.

— О чем мысли? — вздрогнула Домаша.

— Сама знаешь, а на мне крест, хоть я и прожила долгие годы с поганою нечистью.

И Мариула полезла за пазуху и вытащила оттуда большой медный тельный крест.

— Прости, родимая, это я с перепугу…

— Чего же ты перепугалася?

— Ты откуда же все это знаешь? — вместо ответа спросила она.

— Что знаю?

— Про Якова…

— Про какого Якова? Слыхом не слыхала о нем…