таком случае это понятие было бы только эмпирическим и приобретенное им правило, гласящее, что все, что происходит, имеет причину, было бы столь же случайным, как и сам
опыт: его всеобщность и необходимость были бы в таком случае лишь вымышлены и не
имели бы никакой истинной всеобщей значимости, потому что они были бы не
априорными, а основывались бы только на индукции. Однако дело обстоит здесь точно так
же, как и с другими чистыми априорными представлениями (например, пространство и
время), которые мы можем извлечь из опыта как ясные понятия только потому, что сами
вложили их в опыт и лишь посредством них осуществили опыт. Конечно, логическая
ясность этого представления о правиле, определяющем тот или иной ряд событий, как о
понятии причины, возможна в этом случае лишь после применения его в опыте, однако
принятие его в расчет как условия синтетического единства явлений во времени было
основанием самого опыта, и потому оно a priori предшествовало опыту.
Итак, нужно показать на примере, что даже в опыте мы только в том случае приписываем
объекту последовательность (события, когда происходит нечто, чего не было раньше) и
отличаем ее от субъективной последовательности нашего схватывания, если в основе лежит
правило, принуждающее нас наблюдать скорее такой-то, а не иной порядок восприятии; более того, мы должны показать, что именно это принуждение и есть то, что впервые делает
возможным представление о последовательности в объекте.
В нас имеются представления, которые мы и можем осознать. Но как бы далеко ни
простиралось это осознание и как бы точно или пунктуально оно ни было, представления
все же остаются лишь представлениями, т. е. внутренними определениями нашей души в
том или ином временном отношении. Каким же образом мы приходим к тому, что даем