может быть дано ему иным образом. Следовательно, если я воспринимаю, что нечто
происходит, то в этом представлении прежде всего содержится то, что нечто предшествует, так как именно в отношении к предшествующему явление получает свое временное
отношение, а именно свое существование после предшествующего времени, в котором его
не было. Но свое определенное место во времени в этом отношении оно может получить
только благодаря тому, что в предшествующем состоянии предполагается нечто, за чем оно
всегда следует, т. е. по некоторому правилу; отсюда вытекает, во-первых, что для меня этот
ряд необратим, и то, что происходит, я не могу поставить впереди того, за чем оно следует, и, во-вторых, что если предшествующее состояние дано, то это определенное событие
неизбежно и необходимо следует за ним. Этим объясняется то, что среди наших
представлений возникает порядок, в котором настоящее (поскольку оно возникло) указывает на какое-нибудь предшествующее состояние как на коррелят данного события, не определенный еще, правда, но определяюще относящийся к этому событию как своему
следствию и необходимо связывающий его с собой во временном ряду.
Если необходимый закон нашей чувственности и, стало быть, формальное условие всех
восприятии состоят в том, что последующее время с необходимостью определяется
предыдущим временем (так как я не могу дойти до последующего иначе как через
предшествующее), то и необходимый закон эмпирического представления о временном
ряде состоит в том, что явления прошедшего времени определяют всякое существование в
последующем времени и эти последующие явления как события могут иметь место лишь
постольку, поскольку первые определяют их существование во времени, т. е.
устанавливают его согласно правилу. В самом деле, только в явлениях можем мы
эмпирически познать эту непрерывность в связи времен.
Для всякого опыта и возможности его необходим рассудок, и первое действие рассудка