называем чувственно воспринимаемыми объектами (Sinnenwesen, Phaenomena), отличая
при этом способ, каким мы их созерцаем, от их свойств самих по себе, то уже в самом нашем
понятии [чувственно воспринимаемого объекта] заключается то, что мы как бы
противопоставляем этим чувственно воспринимаемым объектам или те же самые объекты
с их свойствами самими по себе, хотя мы этих свойств в них и не созерцаем, или же другие
возможные вещи, которые вовсе не объекты наших чувств, и мы рассматриваем их как
предметы, которые мыслит только рассудок, и называем их умопостигаемыми объектами
(Verstandeswesen, Noumena). Отсюда возникает вопрос, не имеют ли наши чистые
рассудочные понятия значение в отношении ноуменов и не могут ли они быть способом их
познания?
Однако уже с самого начала мы встречаемся здесь с двусмысленностью, которая может
быть источником серьезных ошибок. Называя предмет в каком-то отношении только
феноменом, рассудок создает себе в то же время помимо этого отношения еще
представление о предмете самом по себе и потому воображает, что может образовать также
понятия о подобном предмете, а так как рассудок не доставляет иных понятий, кроме
категорий, то предмет сам по себе необходимо мыслить по крайней мере при помощи этих
чистых рассудочных понятий; но тем самым рассудок ошибочно принимает совершенно
неопределенное понятие умопостигаемого объекта как некоторого нечто вообще, находящегося вне нашей чувственности, за определенное понятие сущности, которую мы
могли бы некоторым образом познать с помощью рассудка.
Если под ноуменом мы разумеем вещь, поскольку она не есть объект нашего чувственного