субстанциями, время-благодаря взаимосвязи определений этих субстанций. Так и должно
было бы быть на самом деле, если бы чистый рассудок мог непосредственно быть соотнесен
с предметами и если бы пространство и время были определениями вещей самих по себе.
Но если пространство и время суть только чувственные созерцания, в которых мы
определяем все предметы исключительно лишь как явления, то форма созерцания (как
субъективное свойство чувственности) предшествует всякой материи (ощущениям), стало
быть, пространство и время предшествуют всем явлениям и всем данным опыта, вернее, только они и делают их возможными. Философ-интеллектуалист не мог допустить, чтобы
форма предшествовала самим вещам и определяла их возможность, и со своей точки зрения
он был прав, поскольку он считал, что мы созерцаем вещи так, как они существуют (хотя и
посредством неясного представления). Но так как чувственное созерцание есть совершенно
особое субъективное условие, которое a priori лежит в основе всякого восприятия, а форма
его первоначальна, то эта форма дана сама по себе, и материя (или сами являющиеся вещи) не только не должна была бы лежать в основе (как мы должны были бы утверждать, если
бы судили согласно одним лишь понятиям), но даже, наоборот, возможность ее
предполагает данным формальное созерцание (пространство и время).
Примечание к амфиболии рефлективных понятий
Да будет позволено мне называть место, уделяемое нами понятию или в чувственности, или
в чистом рассудке, трансцендентальным. Соответственно этому определение места, присущего всякому понятию в зависимости от его применения, и указания, как по правилам
определить место всякого понятия, следовало бы называть трансцендентальной топикой; это учение надежно предохраняло бы от всяких уловок чистого рассудка и возникающих
отсюда заблуждений, так как оно всегда различало бы, к какой познавательной способности
принадлежат, собственно, понятия. Всякое понятие и всякую рубрику, под которую