Но все обстоит иначе, когда он имеет дело не с цензурой судьи, а с притязаниями своего
согражданина и должен только защищаться против них. Действительно, эти притязания
тоже хотят быть догматическими, если не в виде утверждения, как первые, то в виде
отрицания, и потому здесь имеет место оправдание, ограждающее от всяких опасностей и
дающее право на владение, которое может не опасаться чужих притязаний, хотя само оно
не может быть в достаточной степени доказано.
Под полемическим применением чистого разума я понимаю защиту его положений против
догматического отрицания их. Здесь дело не в том, что его утверждения, быть может, также
ложны, а только в том, что никто не может с аподиктической достоверностью (или хотя бы
только с большей вероятностью) утверждать противоположное. Ведь мы владеем чем-то не
по" чьей-либо милости, если, имея, правда, недостаточно прав на это, мы все же совершенно
уверены, что никто не может доказать незаконность нашего владения.
Есть нечто печальное и удручающее в том, что вообще существует антитетика чистого
разума и что разум, высшее судилище для [решения] всех споров, вынужден вступать в
спор с самим собой. Выше мы имели, правда, перед собой такую мнимую антитетику, но
оказалось, что она основывается на недоразумении, возникшем оттого, что, согласно
распространенному предрассудку, явления принимались за вещи сами по себе и затем
выставлялось требование абсолютной полноты их синтеза в той или другой форме (которая, однако, и в той и в другой форме одинаково была невозможна), чего, однако, вовсе нельзя
ожидать от явлений. Следовательно, в этом случае не было никакого действительного
противоречия разума с самим собой в утверждениях ряд явлений, которые даны сами по
ebooksa