других людей, и в конце концов результат получается такой же какой был бы достигнут, правда, значительно раньше, при самых благородных чувствах и искренности. Но в тех
случаях когда простые люди полагают, что хитроумные софисты замышляют не более и не
менее как подкоп под самые основы общественного благополучия, им кажется не только
умным, и позволительным и даже похвальным помогать доброму дел хотя бы мнимыми
доводами, а не оставлять предполагаемом противнику добра даже и тех преимуществ, которые появились бы у него, если бы мы умерили свой тон до степени лит практического
убеждения и признались, что у нас нет спекулятивной и аподиктической достоверности.
Однако мне дум; что труднее всего согласовать хитрость, притворство с намерением
отстоять доброе дело. Чтобы при взвешивании доводов разума в чистой спекуляции все
было чес самое меньшее, чего можно требовать. Но если бы можно твердо рассчитывать
хотя бы на это меньшее, то спор спекулятивного разума по поводу важных вопросов о Боге, бессмертии (души) и свободе был бы или давно решен, или близок к решению. Так нередко
благородные чувства обратно пропорциональны достоинству самого дела, и это дело, быть
может, имеет больше искренних и честных противников, чем защитников.
Итак, допуская, что есть читатели, которые не хотят защищать правое дело неправыми
путями, я считаю, согласно основоположениям нашей критики, решенным, что, когда мы
oбращаем внимание не на то, что происходит, а на то, что по справедливости должно было
бы происходить, не должно быть никакой полемики чистого разума. В самом деле, как
могут два человека вести спор о веши, реальность которой ни один из них не может
показать в действительном или хотя бы только возможном опыте, о вещи, которую они
вынашивают в себе лишь как идею, стараясь добыть из нее нечто большее, чем идея, а
именно действительность самого предмета? Какими способами могли бы они выпутаться
ebooksa