области, а неведение во всех возможных вопросах определенного рода. Таким образом, скептицизм есть привал для человеческого разума, где он может обдумать свое
догматическое странствование и набросать план местности, где он находится, чтобы
избрать дальнейший свой путь с большей уверенностью, но это вовсе не место для
постоянного пребывания; такая резиденция может быть там, где достигнута полная
достоверность познания самих предметов или границ, в которых заключено все наше
знание о предметах.
Наш разум не есть неопределимо далеко простирающаяся равнина, пределы которой
известны лишь в общих чертах; скорее его следует сравнивать с шаром, радиус которого
можно вычислить из кривизны дуги на его поверхности (из природы априорных
синтетических положений), и отсюда уже определить лить с точностью его содержание и
границы. Вне этого шара (сферы опыта) для разума нет объектов; даже вопросы о такого
рода предполагаемых предметах касаются только субъективных принципов полного
определения отношений, которые бывают между рассудочными понятиями в пределах
этого шара.
Мы действительно обладаем априорными синтетическими знаниями, как это видно из
основоположений рассудка, антиципирующих опыт. Тот, кто не в состоянии понять
возможность их, может, правда, вначале сомневаться, действительно ли они присущи нам
a priori; но он еще не имеет права видеть в этом их невозможность, пользуясь только силами
рассудка, и признавать несостоятельными все шаги разума в этом направлении. Он может
только сказать: если бы мы усматривали их источник и подлинность, мы могли бы