беспокоят. Ведь для защиты против нападений вновь вооружаются и еще упрямее
подымают голову, чтобы добиться выполнения своих требований. Наоборот, полная оценка
всех наших способностей и возникающее отсюда убеждение в достоверности
ограниченного владения и тщетности более высоких притязаний прекращают всякий спор
и побуждают мирно довольствоваться хотя и ограниченным, но бесспорным достоянием.
Для сторонника некритического догматизма, который не измерял сферы своего рассудка, стало быть, не определял границ своего возможного знания согласно принципам и потому
не знает заранее, чего он может достигнуть, а думает узнать это одними лишь попытками, такие скептические нападки не только опасны, но и губительны. Действительно, если он
споткнется хотя бы на одном утверждении, правильность которого он не может доказать, но иллюзорность которого он не может обнаружить на основании принципов, то
подозрение падает на все другие его утверждения, как бы они ни были убедительны.
Таким образом, скептик оказывается наставником, заставляющим умствующего догматика
обращаться к здравой критике рассудка и самого разума. Придя к этому, он может уже не
опасаться никаких нападок, так как он отличает тогда свое достояние от того, что целиком
находится за его пределами, на что он не претендует и из-за чего он не станет спорить.
Таким образом, скептический метод сам по себе не дает, правда, удовлетворительного
ответа на вопросы разума, но служит подготовительным упражнением, чтобы пробудить
предусмотрительность разума и указать на основательные средства, которые могут
гарантировать его законное владение.
Дисциплина чистого разума в отношении гипотез