– Звери! – взревел он. Его разум погрузился в ярость. В мире теперь существовало два цвета: красный и черный. Все остальные оттенки существовали, чтобы быть пропитанными первым или заполненными вторым. Первый цвет был насилием, второй – концом жизни. Между кровью и смертью более не существовало ничего.
Азмеди был рад погрузится в это забвение, ибо там не было боли, и когда стропила отпустили корабль, а нос судна накренился перед отчаянным броском на Терру, зверолюди уже сражались друг с другом.
«Надежда Ломана», переоборудованное посыльное судно,
Орбита Терры, 25-ое число, месяц Секундус
Приклад лазгана Ханиса О`Фары был сделан из сверхпрочного пластика. Выцарапать на нем восьмиконечную звезду было невероятно трудным занятием, и оно успело ему наскучить еще в тот момент, когда он закончил ее первый крест. Ханис имел репутацию упрямца и поэтому всеми силами доказывал это: он лениво царапал заостренным концом своей ложки по прикладу взад и вперед, ругаясь каждый раз, когда пластик крошился, а края выходили неровными. Это действо не доставляло ему удовольствия, но больше заняться было нечем.
Он уже давно абстрагировался от запаха и постоянного шума, что исходили от пятисот человек, живущих с ним в одной казарме. Только вот одного солдат добиться не мог – люди вновь и вновь вторгались в его личное пространство и поэтому в момент, когда одеяло, отделявшее его койку от соседней, кто-то откинул, Ханис разозлился, из-за чего ложка соскочила с приклада и проткнула ему руку.
В открывшимся проеме в нерешительности замер Фендо. За его спиной виднелась остальная часть полка – точнее то, что от него осталось – скучающие люди, что спорили, курили, дрались, спали и ругались.
– Во имя Магистра Войны, – проворчал Ханис, облизывая свою порезанную руку и пробуя другой закрыть занавеску.
– Ты пойдешь? – сказал Фендо, не позволив ему отгородиться.
Ханис О’Фара нахмурился, глядя на Фендо – этот идиот был из тех людей, у которых лицо большую часть жизни выражало изумление. Оно приобрело еще более удивленный вид, когда он принял Восьмеричную Веру. Первыми к ней причастились не самые умные люди, и Фендо оказался среди них.
– Мы пойдем, – решительно сказал Ханис, и Фендо одобряюще кивнул.
Ханис вздохнул и быстро сжал тряпкой рану на своей руке. Он не пойдет туда. По баракам пробегали слухи о предстоящей битве, но он не собирался участвовать в этом. Солдат убрал тряпку, но кровь продолжала идти и заляпала незаконченную звезду на прикладе его оружия.
– На этот раз все готово, Ханис. Я слышал это, – сказал Фендо, почесав затылок и дотронувшись до клейма на щеке, плоть вокруг которого все еще была воспалена, несмотря на то, что прошло уже несколько недель. Впрочем, кажется, это никак его не беспокоило. – Все только об этом и говорят.
– Те же самые люди, что говорили и в прошлый раз? – спросил Ханис, снова беря ложку и принимаясь за работу. На этот раз узор получался гладким благодаря крови, смазывающей приклад.
– Пойдем, Ханис! – взмолился Фендо.
– Отвали, я занят, – проворчал в ответ солдат.
– Я вижу! Я вижу! – завопил он, указывая на узор, который вырезал Ханис. – Хозяева будут довольны. Ты делаешь знак!
– Не волнуйся, я не настолько глуп, чтобы делать его у себя на теле, – пробормотал он, указав ложкой на клеймо Фендо, а затем снова склонился над своим оружием. – Я просто делаю это, чтобы не выделяться. А еще потому, что мне скучно.
– Не важно, почему ты это делаешь, главное, что ты делаешь! Боги, Ханис! Они будут следить за тобой, защищать тебя. Им не все равно! Император солгал нам – он говорил, что богов нет, но они существуют! Они хотят нашего поклонения! Они могут сделать тебя могущественным!
Ханис посмотрел за плечо своего товарища на просторный зал. «Надежда Ломана» была посыльным судном, но после того, как тернийцы потеряли большую часть своего флота три года назад, она стал их домом.