Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию

22
18
20
22
24
26
28
30

749

На протяжении всего этого «вопроса» преп. Максим неоднократно использует слова στοχασμός, στοχαστικὴν τὴν ἔφοδον, производные от глагола στοχάζομαι — «целить, метить, стремиться к чему-либо или искать чего-либо», а также «догадываться, предполагать». Двойственный смысл этого глагола и определяет наши варианты переводов слов, образованных от него. В конкретном случае наречие στοχαστικῶς имеет скорее смысл гипотетичности, предположительности, чем намеренности или целеустремленности Эриугена однозначно понимает указанный глагол в смысле «созерцать» и наречие στοχαστικῶς переводит «созерцательно» (contemplative).

750

Схолия: «По его словам, ведение, не обуздываемое страхом Божиим, соответствующим [духовному] деланию, производит гордыню, поскольку оно убеждает гордящегося им представлять как свою собственность уделенное [ему] Богом, и он делает предметом похвальбы любезно одолженное ему Словом. [Духовное] же делание, возрастающее вместе с божественным влечением, не воспринимает ведения того, что превышает пределы деяний, а поэтому делает смиренным подвизающегося в нем (τὸν πρακτικόν), поскольку он ограничивается (букв. „стягивается, сжимается в самом себе“ — πρὸς ἑαυτὸν συστελλόμενον) логосами, превышающими его собственную силу».

751

Схолия: «Он говорит, что победивший неразумные движения противоестественных страстей оказывается вне и самого естественного закона. И перейдя в область умопостигаемого, он освобождает из чуждого ему рабства и сродное ему по естеству вместе с тем, что присоединилось к сродникам [его во время этого рабства]».

752

Схолия: «Зависящее от природы есть всё так или иначе [существующее], или субстрат (ὑποκείμενον; Эриугена: subjectum), или относящееся к субстрату, (καθ" ὑποκειμένου; Эриугена: de subjecto), или того, чему присуще быть в субстрате: из них сводятся воедино определения определяемых. Ибо тем [существам], которые составляют различные естества сущих, присуще быть совокупными и сопоставимыми с определениями своими для раскрытия точного смысла обозначаемого, поскольку они естественным образом существуют в субстрате и вместе с ним, и из них он образовывается и в них имеет бытие, а вне его их нельзя рассматривать. [Сущности же], которые окрест природы, суть постигаемые мыслью до [нее] и совместно с [ней] (προεπινοούμενά τε καὶ συνεπινοούμενα). Ибо возникновение сущих всегда связано с местом (ποῦ) и временем (ποτὲ), а одновременно с первым возникновением их наблюдается общее положение (θέσις) и движение этих сущих, которые суть время (χρόνος) и место (τόπος). В них, соответственно внешнему положению и направленному движению, и существует природа, но она существует не по ипостаси. Ибо природа — не из них, но в них имеет внешнее начало бытия и положение. Когда мы рассматриваем только одни логосы бытия родов, видов и индивидуумов, то различные [логосы], составляющие эти [роды, виды и индивидуумы], приобщаем к сущностным логосам их. А когда мы рассматриваем происхождение [их], то по необходимости учитываем „где“ и „когда“ сущих, то есть место и время, имея в виду начало и положение [их], без которых ни одно из рожденных совсем не может существовать. Ибо ни одно из сущих не свободно от ограничения соответственно началу и положению [своему]».

753

Одной из основных интуиций святоотеческой аскетики является идея, что Царство Божие стяжается возвращением к исходному состоянию человеческого естества до грехопадения (ἐν τῷ κατὰ φύσιν ἑστώς). Это состояние предполагает, в отличие от аналогичного стоического учения, наличие, помимо сущностных свойств человеческой природы, еще и сверхъестественных даров благодати. Данная идея отчетливо прослеживается, например, у св. Афанасия Александрийского в его «Житии св. Антония» (см.: Marx М. Incessant Prayer in the Vita Antonii // Antonius Magnus Eremita. 356–1956. Studia ad antiquum monachismus spectantia cura B. Steidle. Romae, 1956, p. 110–113). Логическим развитием ее является вторая конституирующая идея святоотеческой аскетики: целью духовного преуспеяния является выход за пределы человеческой природы и всего тварного бытия (именно ее запечатлевает здесь преп. Максим), который становится возможным как раз благодаря указанным сверхъестественным дарам благодати. Этот выход и есть тот «экстаз» или «экстасис», о котором часто говорят православные мистики и, в частности, св. Григорий Нисский, у которого не раз встречаются выражения: ἐκβὰς τὴν φύσιν, ἔξω... τὴς ἀνθρωπίνης φύσεως и т. д. (см.: Völker W. Gregor von Nyssa als Mystiker. Wiesbaden, 1955, p. 204–205).

754

Схолия: «Иерусалим и небесное жилище есть бесстрастный навык по добродетели и ведение, не обладающее никакой лживой мыслью, ведущей брань с ним».

755

Схолия: «Он говорит, что язык есть символ ведующего действия души, а гортань указывает на естественное себялюбие в отношении к телу. И тот, у кого они зазорным образом прилипли друг к другу, не может вспомнить о мирном навыке добродетели и ведения, усердно предаваясь наслаждению в смешении телесных страстей».

756

Схолия: «По его словам, Дарий понимается как закон естества, а закон естества объемлет в себе и естество, и время, поскольку он обладает полнотой власти в употреблении тех [вещей], которые соответствуют естеству или суть окрест естества. Поэтому ум, исшедший от Дария, то есть от закона естества, оказывается превыше времени и природы, не будучи задерживаем ничем подвластным им, дабы не стать ему, вращаясь в образах (εἰκόνας) тленных [вещей], вместо храма единого Бога храмом идолов, имеющим в себе множество видов (μορφάς), поклоняющихся нечистым страстям».

757

Фразу τοὺς αὐτῷ γεγενημένους κατὰ τὸ θεμιθὸν παραλησίους можно понимать и в смысле «ставших подобными Ему». Здесь, возможно, содержится намек на идею «подражания Христу» (быть Χριστομιμήτως), широко распространенную в греческой патристике и всесторонне отраженную в творениях самого преп. Максима (см.: Hausherr I. Etudes de spiritualite orientale. Roma, 1969, p. 219–245. Она прослеживается вплоть до последних веков византийской святоотеческой мысли, органично дополняясь в исихазме и у Николая Кавасилы идеей единства со Христом («Христификацией», по не совсем удачному выражению Б. Бобринского), достигаемого реальным образом в таинствах Церкви (см.: Bobrinskoy В. Nicolas Cabasilas and Hesychast Spirituality // Sobornost, 1968, vol. 5, № 7, p. 492).

758

Основная мысль, заключающаяся в этих словах преп. Максима, видимо состоит в том, что человек, живущий по Христу и во Христе, своим духовным деланием и ведением осуществляет в себе всю полноту (συμπληροῖ) горнего мира. Поэтому, собирая в себе божественные логосы, «душа сама становится Логосом в миниатюре, принимая Его в себя, словом, вполне уподобляется Богу и становится достойной божественного вселения» (Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник, с. 108).