779
Стоическое понятие τὸ ἡγεμονικὸν сравнительно рано усваивается христианским богословием. В частности, Климент Александрийский обозначает им высшее разумное начало души, сополагая данное понятие с аналогичными терминами (τὸ νοερόν, τὸ λογιστικόν) (см.:
780
В тексте «Септуагинты» — «две тысячи» (δισχίλιοι), а у преп. Максима — τρισχίλιοι (или τρεῖς χιλιάδες). —
781
Идея «Триипостасной Единицы» неоднократно встречается в памятниках византийской письменности. Так, в «Вопросоответах» Псевдо-Кесария (анонимном сочинении конца V — начала VI вв., приписываемом Кесарию — брату св. Григория Богослова) она выражается так: «Свет — Отец, Свет — Сын, Свет — Божественный Дух, но Они суть Единый Свет, Превышевременный, Довечный, Безначальный, Трехликий (τριπρόσωπον), Триипостасный (τρισυπόστατον)» и т. д. (
782
783
Промысел Божий, как бы сплачивающий все воедино (τὸν πᾶν δισφίγγουσαν), находит свое высшее выражение в Воплощении Бога Слова. Этим преп. Максим как бы еще раз подчеркивает онтологическое значение Воплощения — акцент, вообще характерный для Православия. Ибо основным религиозным стремлением греко-христианского мира было стремление «преодолеть дуализм между имманентным и трансцендентным миром, между человеком и Богом. Самый акт преодолевшего этот дуализм воплощения Сына Божия восточная Церковь искони понимала онтологически, стремясь прежде всего обосновать и уяснить его онтологическое значение для искупленного человечества» (
784
Уже в «Послании Варнавы» встречается схожее, хотя и не тождественное, толкование числа 318. Здесь в связи с обрезанием, совершенном Авраамом (Быт. 17:23 и 27 — эти места автор «Послания» сочетает с Быт 14:14), говорится, что 300 (то есть, буква Т) обозначает Крест, а 18 (буквы ΙΗ) — первые две буквы имени Иисуса (см.:
785
В понятие «естество» (φύσις) преп. Максим в данном случае, скорее всего, вкладывает смысл всей совокупности тварного бытия. И Промысел Божий не только сохраняет это бытие «неуменьшаемым» (ἀμείωτον), но и являет его как бы «без дефекта», или «непрекращающимся» (ἀνελλιπῶς ἔχουσαν). Подобная «бездефектность», или «совершенство», приобретается бытием по благодати. И можно предполагать, что она является результатом Воплощения Бога Слова, спасающего всякую тварь и дарующего ей «благобытие». Но средоточием этого спасения твари является Человеческое естество.
786
787
788
«Разум» (λόγος) и «мысль» (διάνοια), представляя собой начало дискурсивного мышления в человеке, его познавательную силу, в данности земного бытия не могут исполнять своего прямого назначения, ибо суть рабы страстей и одебеливаются грехами. Поэтому они должны пройти многолетний путь духовного любомудрия, чтобы стяжать способность истинного ведения. Этим преп. Максим вновь подчеркивает нерасторжимое единство «делания» и «созерцания». Однако отсюда нельзя делать вывод, что на стадии «созерцания» отпадает нужда в «практике». Если в плане, так сказать, «идеальной феноменологии подвижничества» эти стадии выделяются как особые и отдельные этапы, то в плане «реальной аскетики» они часто сливаются до неразличимости, поскольку духовная брань не прекращается и на высших ступенях духовного совершенства. Данную мысль постоянно подчеркивают многие отцы-подвижники, и она, например, отчетливо выражается св. Петром Дамаскиным — автором XII в., во многом зависящим от преп. Максима. Так, он говорит: «И как земля, хотя идет на нее дождь и светит солнце, не приносит пользы земледельцу, если он не засевает и не охраняет ее, так и ум без нравственного делания не может иметь ведения, хотя может быть и от благодати получил его. Но как только он, по лености, немного уклонится к страстям, тотчас обольщается. Если же он сколько-нибудь обратит взор свой и к самомнению, то благодать его оставляет. Поэтому и Отцы, ежели по старости и немощи и часто уменьшали телесные делания, но душевные — никогда; ибо вместо телесных подвигов имели они телесную немощь, которая может держать в порядке окаянную плоть; а хранить душу безгрешною, чтобы и ум просветился, без нравственного делания невозможно» (Творения преподобнаго и богоноснаго отца нашего священномученика Петра Дамаскина. Киев, 1905, с. 288).