Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию

22
18
20
22
24
26
28
30

769

Данные высказывания преп. Максима предполагают представление о Боге как «Самодобродетели» или Добродетели по сущности. Схожая мысль высказывается св. Василием Великим, который говорит о «двух вещах» (δύο πραγμάτων): Божестве и твари, Господстве и рабстве, Силе освящающей и силе освящаемой, имеющей добродетель от природы (ἐκ φύσεως ἐχούσης τὴν ἀρετὴν) и осуществляющей ее по собственному произволению (см.: Basile de Cesaree. Contre Eunome. T. 2. Ed. par B. Sesboüe, G. M. de Durand, L. Doutreleau (Sources chretiennes, № 305). P., 1983, p. 152). Для. преп. Максима каждая из главных добродетелей сущностным образом тождественна Богу (ταὐτὸν ὑπάρχουσα τῷ θεῷ) и отличается лишь соответственно принципу постижения (κατὰ μόνον τῆς ἐπινοίας διαφέρουσα τὸν λόγον).

770

Схолия: «Он говорит, что тот, кто после бегства от порока просто сохраняет с помощью воздержания от греха десятерицу заповедей и своим осуществлением каждой заповеди являет совершенное понимание других [заповедей], поскольку они все постигаются в каждой при осуществлении этой десятерицы, — тот соделывает десятерицу сотницей. Ибо совершенное и деятельное соблюдение каждой заповеди есть полное осуществление остальных. Опять же, проводя со знанием дела совершенное и соразмерное различие этих заповедей, он соделывает сотницу тысячей, а затем достигает и конца их, созерцая умом обнаженные от всяких одеяний (γυμνοῖς) логосы и соделывая тысячу десятком тысяч, — тем самым он от разделения соответственно деланию приходит, соответственно созерцанию, к наиединственной Единице (ἑναδικὴν... μονάδα), сосредотачиваясь в Ней Или, говоря более кратко, тот, кто совершенным избежанием порока сохраняет в неприкосновенности заповеди и являет совершенное осуществление их, кто производит полнейшее различение их в соответствии с естеством и завершает окончательно духовное созерцание их — тот обладает четырьмя десятками тысяч, сочетаемых воедино благодаря логосу каждого преуспеяния. Ибо он обладает нераздельным совершенством (τὸ τέλειον ἀδιαστάτως) вместе с логосами начала и конца».

771

Чувства (ощущения) служат «для пятичастного различения» (πρὸς διάκρισιν πενταχῶς), то есть выделяют в общей совокупности бытия различные грани, доступные зрению, слуху, обонянию и т. д. Но такое различение этих граней также «само разделяется» (καὶ αὐτὴν διαιρουμένην), то есть предполагает более общее различие бытия на духовное (умопостигаемое) и чувственное, которое и служит основой нашего знания (ἐξ ἡς ἐπιστήμη γίνεσται πέφυκε).

772

Схолия: «Имевшим начало он называет зло, ибо началом его служит наше противоестественное движение; не имевшее же начала есть благо, ибо оно [существует] до всякого века и времени. Умопостигаемым он опять называет благо, которое одно только и следует мыслить, а то, что не постигается умом, есть зло, которое одно только и не должно мыслить. Изреченным он называет благо, поскольку о нем только и следует говорить, а неизреченным — зло, поскольку о нем только и не следует говорить. Благо еще он считает и приведенным в бытие, ибо, будучи по природе нерожденным, оно, по благодати и человеколюбию [Божиему], возникает [в нас] и удерживается нами для обожения нас — творящих, глаголящих и мыслящих, и только одно это благо и должно быть приведенным в бытие. Несозданное есть зло, и только оно одно не должно приводиться в бытие. Опять же злом является и тленное, ибо тление есть природа зла, никоим образом и ни в чем не имеющее существования; а благо — нетленно, поскольку оно существует вечно, никогда не перестает быть и защищает всех тех, в которых оно возникает. Именно это благо и следует нам искать разумной силой души, к нему мы должны устремляться в томительном влечении силы желательной и его охранять от расхищения силой яростной. А способностью чувства, соответствующей знанию (τῷ δ" αἰσθητικῷ κατ" ἐπιστήμην), мы различаем это благо от противоположного, сохраняя его беспримесным; способностью говорить — изрекаем его и делаем явным для неведующих, а плодородной силой — приумножаем его, или, чтобы сказать ближе к истине, сами мы приумножаемся благодаря ему».

773

Основная идея стадий духовно-нравственного преуспевания (τὰς προκοπὰς), сопряженная с представлением о «восхождении» (ἀναβασις), которую преп. Максим выражает здесь, пользуясь языком аритмологии, вообще характерна для александрийского стиля богословствования, в первую очередь для Климента Александрийского, Оригена и св. Григория Нисского (см.: Völker W. Gregor von Nyssa als Mystiker, S. 23).

774

«Бесстрастие», по словам А. Спасского, было тем «качеством, которое необходимо соединялось в греческом сознании с мыслью о святом человеке» (Спасский А. Пахомий и Феодор первые основатели киновитского подвижничества по греческим и коптским сказаниям // Богословский Вестник, 1908, № 1–2, с. 287). Бесстрастие как избавление от страстей, по словам св. Григория Нисского, «служит началом и основанием жизни добродетельной». Однако оно заключает в себе не только отрицательный момент (то есть отрицание страстей), но и положительный, будучи тесно связано, в первую очередь, с любовью (ἀγάπη), которая «является плодом христианской ἀπάθεια» (Зарин С. Указ. соч., с. 306–308). Преп. Максим здесь говорит о «четырех главных бесстрастиях» (τέσσαρας γενικὰς ἀπαθείας), подразумевая под ними опять четыре стадии духовного преуспевания.

775

Схолия: «Первым бесстрастием он называет движение [души], осуществляемое в действии, которое не затрагивается грехом тела».

776

Схолия: «Вторым бесстрастием он называет полное отвержение страстных помыслов в душе; благодаря ему движение страстей, утишаемое первым бесстрастием, полностью гаснет, не имея уже страстных помыслов, побуждающих его к действию».

777

Схолия: «Третьим бесстрастием он называет совершенную неподвижность желательного начала души относительно страстей; оно обычно является причиной возникновения и второго [бесстрастия], которое образовывается благодаря чистоте помыслов».

778

Схолия: «Четвертым бесстрастием он называет совершенное отложение в мысли всяких чувственных представлений; благодаря ему возникает и третье [бесстрастие], не имеющее уже чувственных представлений, творящих в мышлении образы страстей».