— Что за музыка? — спросила я, возвращая пластинки через три дня.
— Зарубежная эстрада, — подмигнул он. — Битлы в основном. Немного роллингов. Словом, то, что слушают цивилизованные люди.
В январе он неожиданно слег в больницу с жесточайшим бронхитом. Я сидела на табуретке у койки, Виктор сиплым голосом рассказывал мне смешные истории и жаловался, что хочет курить. За моей спиной кашлял в газету какой-то старик. Потом старик, шаркая, выбрался в коридор, а Виктор выдохнул:
— Наконец-то… фуух, наконец-то. Слушай, сердце мое. Есть у меня к тебе одна просьба. Обещался я музыку продать одному человечку…
— Те пластинки? — догадалась я.
— Истинно так. В общем, я, сама видишь, нетранспортабелен, а человечек уезжает, нехорошо как-то, да? Я бы тебе сказал, где взять нужный винил и где отдать его человечку, а ты бы это все провернула, а?
— Конечно, — сказала я. — Конечно, я ему все отдам.
— Только слушай, — он посерьезнел. — Чтобы никто. Никому. Музыка не для пионерских ушей, ты улавливаешь?
— Пф! — сказала я. — Никто ничего не узнает.
— Как же я тебя люблю, — сказал он. — Давай ограбим банк? Беру в сообщники, ты готова?
…Пластинка лежала под диванной подушкой. Она оказалась непривычно тяжелой, и я, приоткрыв пакет, обнаружила не один, а целых три диска в одной коробке. На каждом было написано по-английски: «AllThingsMustPass»[13]. Я спрятала пакет в сумку, взяла под мышку том Хемингуэя — чтобы мама Виктора увидела, что я действительно заходила за книжкой. Хемингуэем я зачиталась в трамвае, так что чуть не проехала свою остановку.
Дома никого не было, мама, похоже, недавно ушла в школу к своим кружковцам. Я открыла купленный недавно проигрыватель — чемоданчик «Юность» — и вставила пластинку. Проигрыватель тихо зашипели выдал несколько звучных гитарных аккордов с обрывком мелодии, вдруг оборвавшимся и сменившимся с половины такта «Танцем с саблями». Я засмеялась. Образ Виктора-меломана понемногу развеивался. Почему-то я была уверена, что на остальных пластинках записано примерно то же.
Человечка я узнала по описанию: невысокий, полноватый, лет двадцати пяти, с пышной русой шевелюрой и негустыми усами.
— Вы Владимир? — спросила я, тронув его за локоть.
— Я, — напряженно ответил он.
— Я от Вити Шевелько.
Он принял пакет с пластинками и сунул его в портфель.
— Сколько?
— Пятачок, — сказала я, помня напутствия Виктора.
— Живодер, — скривился человечек. — На… — и он сунул мне в карман сложенные бумажки. — Мерси, мадемуазель. Вите сердечный привет. И плюнь ему в глаза от меня за такие расценки…