— Что случилось? — нахмурился Меджаджев, от которого это движение как раз не укрылось.
— Надеюсь, ничего, — ровно отозвался Титов.
Пара минут, пока Брамс бегала за подмогой, прошли в напряжённой, вязкой тишине, в которой обоим мужчинам делалось всё больше не по себе. Натан вглядывался в хозяина дома, пытаясь уловить все оттенки эмоций, но тот лишь хмурился, похоже и впрямь не понимая происходящего.
— Принесли? Прекрасно. Спускайтесь, — велел поручик появившемуся на пороге шофёру.
— Вот вам делать больше нечего, — проворчал тот, однако возражать не стал, послушно полез вниз, невозмутимо зажав ручку фонаря зубами.
Спускался достаточно долго; или это просто показалось от напряжения? Титов всё больше хмурился, периодически бросая короткие взгляды на дыру в полу, в которой пятно света медленно удалялось.
— Ух! Хорош у них подвальчик, — донеслось наконец снизу ворчание шофёра. — Чего вы меня сюда загнали-то?
— Что там такое? Опишите, пожалуйста, — попросил поручик.
— Ну стол какой-то. Доски вон лежат. Ветки еловые, сухие уже. Саквояж какой-то чуднóй, пёстрый… Доставать?
— Нет, ничего не трогайте, — ответил Титов.
Видимо, прочитав что-то в его взгляде или сообразив по ответам из подвала, совершенно помрачневший Меджаджев качнулся в сторону выхода, но в следующее мгновение на него уже смотрело дуло нагана.
— Не советую, — мрачно предостерёг поручик. — Медждаджев, вы арестованы по подозрению в убийстве трёх человек. Не делайте глупостей. Брамс, кликните городового. У вас свисток есть? Держите мой.
— Я никого не убивал, — процедил вещевик, гневно стискивая кулаки, но благоразумно не двигаясь с места: в готовности и способности следователя выстрелить он не сомневался. — Я любил Кулю!
— Разберёмся, — уронил Титов. Делать поспешные выводы, бросаться обвинениями сверх сказанного и требовать от убийцы покаяния он не собирался. Сейчас, когда появились первые настоящие улики, начиналась самая важная часть работы следователя, поиск истины, и подумать было о чём.
Медждаджев до сих пор вёл себя слишком спокойно для человека с настолько запятнанной совестью, но это ровным счётом ничего не гарантировало. Даже в собственной практике Титов сталкивался с совершенно разными людьми и случаями. Бывали такие, кто играл столь убедительно, что по ним плакали столичные театры. Бывали такие, кто сохранял спокойствие и твердил о своей непричастности даже тогда, когда не оставалось ни единого сомнения в их виновности. Бывали такие совпадения, в которые не верилось до последнего. Бывали столь изящные мистификации и попытки сбросить вину на другого, что вызывали искреннее восхищение. И еще предстояло выяснить, с чем довелось столкнуться в этот раз.
Городовой появился через несколько минут, которые Титов провёл напряжённым словно струна. Он здраво оценивал собственные силы и понимал, что вблизи со здоровяком Меджаджевым не справится при всём желании, тем более — с одной рукой, поэтому предусмотрительно держался в отдалении. Пуля всяко быстрее человека, а без сомнений стрелять по живым мишеням поручик научился уже давно.
Вещевик глядел волком, попавшим в капкан, но кусаться не пытался: понимал, что любое сопротивление лишь усугубит его проблемы. После заявления о своей невиновности он не обронил больше ни слова. Позволил городовому сковать руки за спиной, и только когда ключ повернулся в замке наручников, Титов позволил себе расслабиться и опустить пистолет.
— Посадите его в машину. Глаз не спускать! — велел он городовому, назвавшемуся Ерёминым, и тот взял под козырёк.
— Натан Ильич, так он в самом деле убийца? — спросила Брамс, когда Медждаджева увели.
— Посмотрим, — вздохнул Титов. — Убийца всяко ненормален, а безумцы бывают исключительно хитры и изворотливы. Не говоря уже о том, что некоторые из них порой не отдают себе отчёта в собственных действиях и даже забывают о совершённых поступках. Да что с вами, Аэлита Львовна? — нахмурился он: девушка была бледна и весьма напряжена.